Цветы Декабря Москвы

Откровенность не всегда хороша. Даже с попутчиками. А уж их я много встретил в разных путях…

Кто как распорядится парой оброненных тобой фраз, ты не знаешь наперёд никогда. Чаще никак.
Потому чаще лучше молчать. Тогда у тебя есть шанс быть правильно понятым и принятым хорошо.

Любые откровения – приукрашенные заблуждения, звучат как оправдания—слышатся просьбами. 

Конечно, можно о многом сожалеть, но главное стараться сделать больше сегодня именно сейчас.

Если мы не заблокированы лишённой когда-то поддержки сегодня—это сделать гораздо важнее…
Но глупые отвлекающие чувства как тараканы кружат на нашем мирке и паразитируют почём зря.

Нет никаких сил их терпеть—но и вывести мыслей паразитов нет возможности—пока это удобно.
Говорят, чтобы осознать себя – нужно себя узнать с новых сторон. На сцене перед восприятием

других обнажать свою душу можно долго—но где шанс, что будут те, кто поймёт тебя правильно.
А ведь ради сочувствия, планомерной поддержки, одобрения и уважения, наверное, человек и…

тщится казаться своим в доску, стараться перевернуть чужое восприятие своей уникальностью.
Поразительно закрытыми оказываются великие актёры, тщащиеся писать мемуары. Вот Василий

Лановой—чем не статский советник, череда ярких образов—пишет как обобщатель и ретроград.

Заставь же писателя читать со сцены—он будет нуднеть и робеть—не будет толку почти никакого.

Только мы вышли за флажки своего трафарета—нужны новые мотивы и фабула перевоплощения.
Не думаю, что кто-то нас научит, или чего-то кому передаст. Каждый берёт ровно настолько—на…

сколько он сможет быть откровенным. И даже это может быть воспринято кем-то через чур, куцые.
Привести бы кучу примеров—десятки интервью с вроде с хорошими людьми, которые сказать то

толком ничего не сумели яркого, но остались на бумаге и в умах сотен тысяч самобытными гуру… 

Или привести ряд встреч в пути—когда ты так был молчалив и рассосредточен, что человек сам

же начинал таять и делиться своим теплом – потому что, вы ехали рядом уж несколько суток

всё —в пути.  Когда нас кошмарят коллеги – наверное они нас стараются тем самым затереть

и кинуть заочно…  Когда же вас поддерживает самый близкий человек – усердствуйте со

своими заслугами—их нет.  Повадно Не не Досадно посудить о тех, кто даёт нам повод

для этого. 

Обнажая свою жизнь и давая тем же повод…

Холодным Цветам Ноября   обязан Петре.

Они—это те ветры отчаянья и боли и  нужды,

что гнали меня вдаль враждой.

Цветы Ноября, что она вручила мне

как-то на холодном  ноябрьском берегу. Символ моей поступи. Скатывания в пустоту,

память о прошлом—записки от  тех «цветов Ноября», которых никогда не принимая,

не верил в них. Пока не получил букет пустоцвета  от фрау Петры… 

Так замкнулся круг предназначения. Так стало мне очевидно—что

будущее видится на расстоянии То будущее, которое сами себе

создаём в далёком прошлом и непостижимом никак  настоящем…

Которое наступает по предчувствию немногих неизбежно. Это такой

страх—символ  пустоцвета…  Речь конечно о символах.

О чём ещё заметка? О потугах Кая найти своё сердце за

осколками боли.  Сказка эта ведь страшная. Такой она мне показалась. В каждом же сердце

осколок  ледяного зеркала с неба.  Вряд ли кто сможет растопить лёд в сердце Кая. Нет такого

рецепта. Бредёт по бездорожью один…

Пока не получит повестку в суд. Которой уж не ждёт. Потому что ему нечего терять—

кроме нужды Всё делается в этом мире ради ближних. Любой переворот в сознании и

судьбе мы совершаем …

Лишь ради самых родных людей. Родным может стать не каждый рядом.

Чаще это манипуляторы. Вот люблю я советы от женщин. Немного истины они несут,

а потом всё сводят только к себе. Как им удобно—пока они вовлечены в процесс разделения

ресурсов—так вертятся с тобой—до поры. 

Пока петрушка не завяла.

Теперь о предательстве. Оно наступает

задолго до самого его рокового факта.

Оно начинается с самых

первых шагов и отношений—кто кого просчитывает, тот того пасёт. Кто видит

выгоду—тот наживётся.  В чём была моя выгода от походов с Петрой? Только

в спутнике, путанном и странном. Неоднократно ей молча—взглядом намекал,

что мне нужны для этой продажной жизни деньги… Её ответом был молчаливый отлёт.

Когда нас судили в Туве—появился адвокат Виталий, её вытащивший на суде. Она его легко кинула.

Ничем  и никак не отблагодарив. Такова проза жизни Петры. Он просто понял, что она жмётся дать

даже пару  тысяч ему за многочасовой процесс над её благородным высочеством. Заплатили на суде,

кажется, там только немцу-переводчику, плотно осевшему в Туве. И даже с ним—соотечественником

она толком не поговорила. Не на русском, не на  немецком. Дядька вроде был не прочь с ней там

поговорить. Вероятно, её накрыла сама ситуация—как это: её будут судить за некое нарушение?

И когда в Европе ж ей предложил пройтись по Испании вместе, она конечно не пошла на такой риск.

Следовательно, друг не тот, кто идёт с тобой туда тогда, где всё ему гарантировано и оплачено.

А сопровождает там, где он тебе может быть правда полезен и при этом сам кое-чем ещё рискует…  

Любая экспедиция, даже пешая прогулка в чужих широтах, вдали от дома риск репутации,

риск трат, риск простуд, риск разочарований. Потому незачем выбираться из дому неведомо зачем!

Так рассуждают  многие. Логика их проста и приемлема им самим. Все хотят ездить, но не ходить. Все хотят путешествовать,

но никто не хочет дискомфорта и риска ночевать на улице и голодать…

Следовательно, проплаченное содержание вроде наличия работ или

забот от своих близких – та отмашка, которая сдерживает большинство

только мечтающих путешествовать и сидящих дома. А рассуждать о том, кто

кому и за что должен— это, конечно, круто, но не проще ли посудить себя?

Я конечно сам напрашиваюсь  своими откровениями  на разборку моих полётов

во сне и наяву. Но до сих пор мне удавалось всё же  возвращаться домой не

с перебитым крылом. Исключение—Европа. Значит, так надо было. Значит,

имелось место старым счетам на той засиженной жирными утками трясине. 

Кто следит за моим перемещениями интересуются  откуда у меня деньги,

как там хорошо – никто не хочет знать, чего мне стоят такие лишения, кто помогает

мне сводить концы с концами, как мне одному тянуть лямку нужды. Ведь все

эти зверобоссы в редакциях  газет и пр. чиновники просто же сброд у прилавка,

втридорога толкающий твой товар, взятый у тебя хитрыми и лживыми но уловками.

И когда вынужден оправдываться и объяснять, чего мне  это стоит—это уже всерьёз

не воспримет. Так что однобокие выводы о чужих испытаниях с прицелом—

мы то умнее—удел кухонных поэтов.

Цена Двойной Морали нам всем знакома по логике Москвы. Никто не любит москвичей. Ясно.

Но не ясно, почему при нелюбви к Москве, все по инерции перед ней трепещут и прочь туда свалить.

Я больше недели там не выдерживаю. Низкочастотные вибрации настолько там сильны—тоска… Как

люди во всём этом живут годами и не умирают от них—загадка. Но они явно портят себе нрав. Немного

странно и просто даже удивительно встретить там вполне нормальных людей и друзей… 

И то на поверку один из Подольска, второй вовсе из Пушкина оказываются. То есть люди с окраин,

примерно как мы. Только мы издалёка, они с ближайших к эпицентру делёжки всего и вся, центру

Хотя чего грешить—жил то я у друзей коренных москвичей совершенно бесплатно целую неделю.

И никаких недоумений от того, что по своей привычке всегда с пустыми руками приходил. Ну не с

читая куска сала в первый день и пары конфеток в отъездной вечор—мне нечего было отдать им.

Хотя ребята попались славные—они, правда были мне рады, такому самодельному писаке с трасс.

И это очень озадачивает меня. Как так – не надо денег. Просто посиди с нами и просто поговори…

Мне в это до конца не верилось! Ведь и мне этого было достаточно. Но тут только этого ожидали!..

Честно сказать я отмалчивался. Рассказывать нечего, когда не спрашивают. А сам не говорун ведь.

Ну ладно. Проехали. Просто мне было грустно видеть таких простых ребят в такой неустроенности.

Мне было больно за них. Как за себя. Прожившего десятки лет в убитой хрущёвке и без ремонта…

Счас всё что возможно заклеено плиткой—коридор, вся ванная и почти вся кухня. Клеил обои зря—

Раньше; Теперь лет на 20 хватит. Даже с большей плотностью стены жизни быстро не оботрутся…

И для кого человек строит дома, делает ремонты, как не для своих ближних—всё для всех… ведь. 

Итак, после трёх дней семинара надо было ещё три дня, а точнее долгих зимних вечера скоротать.

На подмогу пришёл мне мой старый друг Евгений – познакомились мы вообще странно—ехал я на

эскалаторе и вдруг встретился с ним взглядом. Отшутился. Разговорились. Это оказалось надолго…

За такие разговоры и встречи с чаем в ГУМе, который стоит прямо на Красной Площади Москвы я

очень признателен Евгению. Казалось бы – все что нужно двум нормальным людям—поговорить…

И то то на самом деле—когда оно есть—внушает некоторую оторопь и невольные опасения даже! 

А вечер сей вышел – даже не верится. Чай с блинами в ГУМе, потом переулками по Маросейкам

через лобное место к Покровскому Собору—  вот мы на буграх нового центра «ЗАРЯДЬЕ». Ничего себе—

Москва не сразу перестроилась—не торговлю, а обзорную площадку тут соорудили! Наверно в

мозгах власти тоже что-то кроме денег начинает вызревать—жажда простора и просто красота.

Декоративные стланиковые Но зато какие шикарные кусты, характеризующие северную нашу

страну и это прямо в центре столицы… Вид на Москву-реку в которой ещё в 50-х годах водились

раки, а теперь все ползают раком давно. Теперь тут подковообразный смотровой пешедромчик.

— На соседней Мясницкой улице в Советское время было

кафе «Турист», так там вся местная

наша богема собиралась. И то кофе тогда уже

варили на горячем песке—а это был всего лишь

общепит. Это было ещё начало 80-х, так рассказывает

друг Евгения, которого он второй раз зовёт с нами…

А ещё было местечко здесь рядом—на Чистых Прудах,

называлось оно как не странно «Джалтаранг» по тем временам

чуть ли не «Шантарам»! А кофе то то там вообще

готовили тогда уже и со специями—умопомрачительные изыски для Советской эпохи…

Не знаю, с какой целью то открыли, но было оно с гвоздикой

и корицей—и мы этим пользовались!

А ещё было кафе на Китай-городе кафе «Сакля», где готовили самые вкусные в мире чебуреки…

И это местечко только недавно совсем прикрыли. Там был нарисован верблюд и маленькая дверь…

Как не вспомнить школу выживания – перестройка – буйные 90-е в самой дорогой нашей Москве.

Когда нам принесли счёт в этой сетевой «Шоколаднице» – почти 1 тысяча за три чашечки кофе тут

же пришло отрезвление. Мы немного расслабились в шикарном антураже данного заведения…