Островное (версия Петры)

Миша, мой друг — русский журналист, и я, немецкая женщина из Дрездена по имени Петра, путешествуем летом 2015 года частично автостопом, частично общественным транспортом из Алтая через Казахстан в Киргизию. Сегодня мы в Астане, столице Казахстана. Город молод, с бурлящей жизнью, широкими улицами и многообразными современными домами, которые поднимаются высоко в небо. В Астане живут родственники Миши, которые любезно принимают нас и от души угощают. Мы посещаем также его друзей и знакомых, в молодости Миша жил в Астане, тогда ещё Целинограде. Гостеприимство каждого дома снова и снова производит на меня большое впечатление, я, хоть и иностранка, само собой разумеется так же желанна, как Миша.

Миша говорит мне, оглядывая окрестности, что степь — это местность, которая влечёт его сильнее всего. Этот простор со скудной растительностью сопровождал его с давнего детства, так как он вырос в степной деревне Oстровное у его бабушки и её сестры. Он хочет снова оживить детские воспоминания, и я хотелa бы познакомиться с селом Oстровное, про которое прочиталa в книге Рудольфа Соколовского «Oстровное – остров человеческих судеб». Деревня была основана в 1933 году как «трудовой лагерь ГУЛАГа №28». Первыми сюда под конвоем привели забайкальцев, раскулаченных и заключённых под стражу, они и основали «деревню-остров». Село в казахской песчаной глинистой степи окружено многими реками и озёрами, которые регулярно заливают его. Это обстоятельство дало более человеческое имя штрафному лагерю. Сначала я предполагала, что имя «Островное» развилось из изолированного поселения арестантов. Но Соколовский описывает в книге возникновение имени села от явления природы — затопления его во время таяния снегов весной (Р. Соколовский: «Oстровное – остров человеческих судеб», стр. 5 — немецкое издание). Уже в 1936 году в село выслали немцев из Волыни, вместе с ними были украинцы, молдаване, поляки. Следующий поток высланных в Островное немцев был в 1941-42 годах.

С течением времени в Oстровном наладилось сельское хозяйство с конторой, школой, приемным пунктом, клубом, сельским советом… Бабушка Миши, молодая русская женщина, прибыла в Островное в конце 2-ой мировой войны как акушерка и медицинская сестра. У неё и её сестры Миша жил с детства до юности.

7 июля Миша и я отправились из Астаны в удаленное примерно на 30 км Островное. Вода с неба потоками, небо тёмно-серое и не похоже на скорое прекращение дождя. Автобус довозит нас до Талапкера, дальше идём пешком по грязной немощёной дороге. Мы надеемся на попутку, снова и снова оглядываясь. Но здесь, в отдалённом от города месте, оживлённого автомобильного движения нет. Так мы под тёплым дождём идём дальше навстречу бесконечному широко раскинувшемуся низкому горизонту. Наконец нам повезло — проезжая машина берёт нас с собой до Воздвиженки. Там Миша знает Георгия Гантимурова, одноклассника его матери. Мы посещаем его, и снова нас гостеприимно принимают и радушно угощают. Георгий строен, сед, у него приветливые коричневые глаза. В советские времена он работал трактористом в здешнем совхозе. Теперь, в пенсионном возрасте, он посвящает себя литературной деятельности и составлению своей генеалогии. С гордостью показывает Георгий нам книгу, в которой он нашёл происхождение его семьи от Чингисхана до сегодняшнего дня. Излучающая радость его взрослая дочь также показывает нам ею написанную книгу. Миша и Георгий начинают говорить на узкоспециальные темы, я не понимаю почти ни слова в этом разговоре. Вскоре мы должны прощаться, так как ещё примерно 20 км отделяют нас от Oстровного. Георгий сопровождает нас до выхода из деревни, где стоит маленькая красивая церковь из кирпича.

Поселения здесь находятся на большом расстоянии друг от друга – по крайней мере с точки зрения пешехода – и автомобильное движение более чем скудно. Дождь понемногу ослаб. Теперь мы идём по неукрепленной широкой дороге в глинисто-песчаной степи, дорожный покров размягчён дождем, скользкий, местами в больших лужах. Дождевые тучи на небе делают вечерний свет ещё темнее. Сумеречное настроение при легком ветре, хотя и не холодно. Я прижимаю к себе гуммированный резиной коврик – единственный багаж, кроме рюкзака, который мы взяли с собой — и прячу обе руки в дождевую куртку. Мои брюки длиной до колен абсолютно мокры снизу, но это не мешает мне. Мне доставляет радость идти по степи под угрюмым небом. Мне кажется, что Миша, наоборот, не очень рад этому походу. Иногда проезжают машины и… едут дальше. Наконец, появляется виляющий по дороге БМВ и молодая пара берёт нас с собой. Начинается авантюрное движение по скользкой дороге. Профиль колёс машины не справляется с грязью покрытия, машина опасно виляет от одного края высокого грейдера к другому. Но наш молодой водитель ведёт машину расслабленно-уверенно, успевая при этом говорить по телефону через наушный микрофон. Примерно за 10 км до Oстровного БМВ достигает своей цели — село Раздольное. Мы благодарим и бежим теперь под снова более сильным дождём дальше в степь. Есть ли у нас еще сухая нить на теле? Моя хорошо промасленная дорожная обувь становится все влажнее. Глина цепляется к подошве, и ботинки всё тяжелеют. Так мы тяжело ступаем по невзрачной земле, и каждый погружён в свои мысли. Сколько времени прошло? Мы потеряли ему счёт. Дождь ослабевает и, наконец, медленно прекращается. Внезапно открывается слой облаков и заходящее солнце смотрит с запада еще раз на степь. При этом оно наколдовывает двойную радугу на небе и натягивает её над равниной. Так и стоим мы в этом просторе — два маленьких, мокрых как мышь человека, взволнованных величием этого прекрасного явления природы. Солнце превращает серые дождевые тучи в розовые мячики из ваты на вечернем небе. Внезапно мы обнаруживаем в красном отблеске захода солнца на некотором удалении какие-то строения. Дома? Руины? Мы взвешиваем: идти ли нам еще дальше 10 км в поздней ночью или искать спальное место. Мы выбираем последнее. Нас влечёт и любопытство — Миша говорит, что здесь раньше не было зданий или руин. Приблизившись, мы понимаем, что перед нами огороженное мусульманское кладбище, на котором перед могилами большой луг. На лугу стоит строительный вагончик. Как ворота забора, так и вагончик не заперты. Мы входим и решаем переночевать тут. В вагончике железная печь, 2 деревянных топчана размером с кровать, древесина, хлам и всюду огромное количество грязи и птичьего помёта. Миша быстро разжигает огонь в печи. Находим заржавевший котел для воды и – какое счастье – под вагончиком также воду в канистре. Родственники Миши дали нам с собой дорожные припасы, а у него самого всегда с собой чайные листы. Таким образом, наш ужин и ночлег гарантированы. Миша спрашивает, известно ли мне назначение деревянных топчанов. Я не задумывалась ещё об этом, но, все же… мы находимся на кладбище! На топчанах лежат мертвецы перед отправлением в могилы. И этой ночью мы хотим спать на этом?! Нормально ли это? У меня тоже тихие сомнения из-за нарушения покоя мертвецов. Всё же мы радуемся крыше над головой. Солнце, которое прощается с нами великолепным красным и золотым светом, подтверждает наше ощущение счастья. Вдруг на лежащей на удалении автотрассе останавливается машина, Миша идет и спрашивает о попутке в Oстровное. Машина едет туда, но в ней уже 6 молодых мужчин. Один из них узнаёт Мишу.

Но всё это безрезультатно, мы должны оставаться здесь. Таким образом, мы начинаем при наступлении темноты наш ужин. Внезапно мы слышим сигнал остановившейся у кладбища автомашины. К нам подходит пожилой мужчина. Рудольф Шляк, как он представляется несколько швабским диалектом по-немецки, хочет забрать нас и привезти в Островное. Мы благодарим и едем с Рудольфом до его дома. В селе уже темно, но жена Рудольфа, Вера, встречает и сердечно приветствует нас. Обоим, Вере и Рудольфу, больше 70 лет. В то время как Рудольф высок и строен, его жена скорее мала и округла. Возраст и тяжёлая работа в собственном маленьком хозяйстве согнули её спину. Она, кажется, испытывает боль при движении. Но это не мешает ей накрыть стол ночью для неожиданных гостей и открыть в качестве угощения бутылку красного вина. Само собой разумеется, она готовит также по одной кровати для Миши и меня. О, это гостеприимство, как благотворно действует оно! В моей стране это редкость, поэтому за наше «ночное нападение» мне довольно неловко.

Свежей и отдохнувшей я просыпаюсь следующим утром. Вера уже хлопочет по хозяйству — она подоила корову, Рудольф уже на работе. Я хотела бы быть полезной и помочь Вере. После долгих переговоров она разрешает, и я могу помочь в наполнении воды в бане, при кормлении кур, при ворошении сена и на кухне. Мы находим также время посмотреть фотоальбомы и поговорить о наших семьях. Таким образом я узнаю, что она была учительницей у Миши в течение первых двух его учебных лет и что ей доставляет большие хлопоты её сын Сергей, который очень много пьёт. Рудольф рассказывает мне, что у него был несчастный случай на производстве и сейчас боли при ходьбе. Вера ругается, что он ещё работает, — говорит Рудольф мне на скамейке перед его домом. Но он не мог бы жить без работы. Так и сегодня — после долгого рабочего дня вечером он затаскивает на сеновал ещё большую повозку сена. Я охотно помогла бы, так как я делала такую работу во время моей деятельности в Зоологическом саду Дрездена достаточно часто. Но Рудольф не хочет моей помощи, так как я — гость и, кроме того, это — не женская работа. «Но в Германии женщины делают и такие работы», — отвечаю я. «А что делают тогда мужчины?» — спрашивает Рудольф.

Миша показывает мне деревню. Он много фотографирует , и я замечаю, что он ушёл мыслями в своё детство. Дверь школы открыта вопреки каникулам, и мы входим туда. Я оставляю Мишу с его воспоминаниями и жду во время его хождения по классным комнатам. Перед главным входом стоит памятная доска с фамилиями павших в войне или ветеранов войны из Oстровного, которых Миша знает не всех. Мы обнаруживаем на плите также имя его бабушки. Он заметно тронут. Дети играют на школьном дворе, гуси гогочут в луже на деревенской улице. Не все здания сохранили своё назначение, как это было в детстве Миши. Детский сад и почта, например, были в другом месте. Но большой клуб, в котором проходили раньше также разные мероприятия, как мы замечаем, всё ещё наполнен жизнью. Дети репетируют что-то со взрослыми. Одна из женщин в клубе узнаёт Мишу, они оживлённо пускаются в воспоминания и она показывает нам библиотеку, в которой Миша заинтересованно роется. Рассматриваем помещения клуба — видно, что не хватает денег на ремонт. Всё же помещения выполняют свою цель, так как у детей есть место, в котором они встречаются, читают и могут здесь проводить свободное время. Весело и с сияющими глазами дети покидают клуб.

Синие или белые здания в Oстровном, одно- или двухквартирные дома, построенные в один этаж с двускатной крышей, стоят ровными рядами в степи. У некоторых штукатурка и краска облуплены, заметны светло-коричневые глиняные кирпичи. Крестьянские дворы с цветами и огородами, а также сараи и сеновалы окружают дома. Улицы между домами не укреплены, тут и там между домами верёвки, на которых пёстро порхает, высыхая на ветру, бельё. Кажется мне, что люди живут одной большой семьёй.

Мы подходим к дому, в котором Миша жил ребёнком. Миша стоит напротив этого дома, он затих и ушёл в своё далёкое прошлое. Что он сейчас думает, этого он мне не говорит. На фронтоне дома надпись, Миша переводит мне название улицы. Синие оконные рамы были, как мне кажется, такого же цвета и в Мишином детстве. Он показывает мне трещину в оконном стекле на веранде дома, заклеенную скотчем — так было и тогда, в его далёком прошлом! Так склеивается липкой лентой на окне промежуток времени в более чем 30 лет! В палисаднике дома раньше стояли три тополя, сейчас их нет — спилили. На пнях этих деревьев растут новые ростки, со временем будут снова стоять гордо тополя из детства Миши.

Дальше мы проходим мимо дома Соколовского Адольфа Николаевича, дяди Соколовского Рудольфа, автора книги об Островном. Сейчас почти все немецкие семьи из Островного живут в Германии, на родине их предков, но Адольф говорит, что ему хорошо и здесь, что Островное стало его Родиной.

Около 5 км от новостройки лежит «старый посёлок», само село Островное, место проживания репрессированных немцев. Село почти полностью разрушено, видны только руины домов и построек, сиротливо стоят столбы электропередачи. Я чувствую себя как на кладбище, меня охватывает печаль. Здесь жили поколения семей, здесь были тесные взаимоотношения сельчан, здесь звенел детский смех и слёзы прощания. Теперь сохранилось лишь здание магазина — пара железобетонных плит, в котором нашли укрытие несколько лошадей, свободно передвигающихся по селу.

Мы с Мишей идём по Островному дальше и подходим к дому Харанжевского, в котором ещё живут сам Харанжевский и его жена. Обоим около 70 лет, мы видим их в садике возле картофельного поля за сколоченным столиком. Здесь же и сын Веры Шляк, Сергей. На столе быстро появляется хлеб, сало, сыр и овощи, Миша достаёт взятую с собой специально для Харанжевского бутылку спирта. Разговор о жизни, о развале страны и села слишком сложен для меня, и я просто любуюсь людьми, природой и простоте жизни здесь.

На ярко-синем послеобеденном небе плывут белые облака, в кустах мелькают и громко щебечут мелкие птички. Картофель стоит ровными крепкими рядками, пахнет укропом от ближней грядки, тишину нарушают лишь наши голоса и звякание водочных стаканчиков. Я выпиваю вместе со всеми одну стопку, потом — «чтобы не стоять на одной ноге» — и вторую. От третьей отказываюсь, Сергей смотрит на меня влюблённо-пьяными глазами и передаёт мне через Мишу, что я была бы правильной женщиной для него. Основной темой разговора за столом становятся деньги — все сегодняшние цены переводятся в доллары, сравниваются с ценами советского времени. Меня выспрашивают о ценах и доходах в Германии. Так незаметно проходит вторая половина дня, солнце склоняется к горизонту и мы благодарно прощаемся с нашими гостеприимными хозяевами дома.

На обратном пути на новостройку, как и сюда, мы не можем идти по короткой дороге. Прошедшие дожди привели к разливу воды из озера, так что низкие участки полотна залиты лужами воды. Но мы не торопимся, останавливаемся у берега озера и ложимся на спину, глядя в высокое небо. Тишина царит в степи, у каждого из нас свои мысли о мире, степи и людях в ней.

 

Автор Петра Бюшельбергер

Перевёл Рудольф Соколовский

Корректор Илья Бутусов