Абс-тракт

АБСТРАКЦИОНИСТ

Больше всего людям нравится то, что когда то всё исчезнет и быльём былое порастёт. С таким восторгом никто давно никаких выставок не принимал, как экспозиции иного, пост-апокалипсичного Иркутска, который и ушёл под воду и вдруг стал рассадником рептилий…

Таких восторженных рецензий ну в абсолютно рекордном количестве я давно не упомню, потому что всё это становится как чья-то мечта, удачно раскадрированная художником Степаном Шоболовым. Город, его больше нет. Город, которого больше никогда не будет…  Всё превратилось в ужасающе сдавленной толщей воды гигантский аквариум, в котором вместо людей кружат супер рыбы или иные полу птицы, который наконец кем-то завоёван! нет ничего мучительнее ожидания конца, который никогда не наступит и только фантазия Художника может положить череде пустых дней-лет, бесконечной статичной замшелости. Нет ничего ярче простой радости разрушения—дети знают в этом толк, а мы подзабыли… Но взрослые гораздо скорее разрушают любые отношения, боготворя зачем-то материю… Нет ничего что было бы так нелепо—как обожание сверх перемен, желание всё вывернуть –с таким успехом дети лишь играют, а взрослые претворяют мечту о крахе всего с собой… Тысячи судеб. Сотни похожих драм. Невероятное упорство в уничтожении себя и близких. Жизнь потворства себе непременно будет иметь печальные побочные последствия. Если тебе кажется таким трудным дисциплинировать себя, чтобы делать нечто важное, то вот он и результат—муки и боли. Если человек может заставить себя сделать самое нужное, то он почти освобожден от бреда рутины. Ради удовлетворения можно вытерпеть тяжкое. Если не мечта и не цель—то остаются только абстракции страха, которые воплощаются. Сам ужас покинутости тут же отражается в новой связи, вся боль разлук сквозит в близких.

Мы много говорим со Степаном Шоболовым о опытах странствий по жутко-родной Азии. По тому разложению, буйноцветию, истомлённой прелести и навязывании всяких кайфов, на которые каждый насмотрелся в свой час под самыми разными углами зрений в Азии… Там так печёт, что кажется ещё час-два и этот свадебный торт растопится и потечёт в море –а море такое горячее, что даже не хочется в нём прятаться. Патайя с её пакетами в теплоте также бессмысленна как мыльная грязная вода для обмывания разгорячённых тел. Анкор-Ват – руины некогда шикарной духовной цивилизации также омывают волны прибоя туристов и пены местных, также всё стоит и цветёт и тлеет в вечно горячей стране. То неотступное пекло, та давящая пелена дней так напряжённо-одинаковых вся стала вдруг Иркутской явью, застывшем одним и тем  временем года, где нет никаких перемен.

Перед сном или отъездом стоит внимательно выписать на лист бумаги все свои страхи, слабости и ужасы. Затем стоит безжалостно зачеркнуть их. Поскольку страх—абстракция… Просто заставить свой ум осознать, что это даже не твои враги, а лишь тени от ума же… И те страхи-страсти растут в геометрической прогрессии как джунгли, в которые ты уходишь. И становятся всё прозрачней тёплых вод Меконга, в которые ты можешь сам раз нырнуть.

Мальчишеская радость, бесстрашие бесконечных купаний в вечно тёплой надёжной реке. На самом деле, страсть к разрушению компенсируется, гасится не контрастным климатом. Вечной мечтой о настоящем потеплении, в котором мы как вечные рыбы начнём плавать.

Благотворная среда юности

Рассказывает о себе и своем детстве-юности знаковый живописец постапокалипсиса Иркутск Степан Шоболов:

— родился я в 1983 году. И детство и юность мои пришлись на 90-е года. Классное, веселое время. Родителям, конечно, было страшно за нас, молодых совсем ещё и зелёных, но поскольку в моем доме всегда пахло красками и творческий процесс не затухал, мне было интереснее вписываться в иную родительскую атмосферу—столяров, слесарей, ремонтников. И потому мне было там интереснее! Казалось – совсем всё особенное…Работяги с заводов мне казались гораздо круче. А у нас всегда с братом было много книг и книги только по нарастающей начинали в меня прорастать и в брата тем более. Фильмы мы смотрели либо про путешествия, либо про искусство и никак иначе. Треша не было. Ужастиков и стрелялок-догонялок никаких никогда! Видя что смотрят другие по ящику или тем более вместе с батяней делать мотоциклы—разве это не круто?!

Школы искусств были для меня чем-то обыденным, ну и что что всё красками пропахло повсюду? Для кого-то это благодатная среда—ну а для меня это было настолько обыденным, что драйва дал только брат с его сначала мемуарами фантастическими, а потом и теперь до сих пор ещё стихами.

До сих пор меня это не отпускает—мысль о том, что посмотрев какой-то ужастик, приходя домой, его не просто переписывая, заново излагаешь, а выдаёшь вообще некую альтернативу оригиналу.

Надо было в сжатые сроки, да ещё наперегонки с братом, создать некую альтернативу фантастике. Сюжеты были про замки, про лабиринты, про монстров… Брат написал книгу, большую., мощную про тварь, которая просто гуляет, вселяясь во что угодно, в те же и мотоциклы и их оживляя, убивая. Налево сума—направо тюрьма—уже участь главного героя. Либо ты свободен, либо ты несчастен. Конечно, это юношеский максимализм и самая страшная тюрьма та—которую себе сам строишь сам.  Как вон одного серийного малька спросили журналисты в тюрьме: а что именно вас отвлекает от такой жизни—а он им на это—да сны нравится смотреть… хм, мол, блин, эротические! Ты прикинь, его поят, кормят, за ним все смотрят, за этим уродом, столько внимания, а у него ещё при этом своя внутренняя видите ли очень яркая своя личная жизнь! То есть жил бы он как бомж—а тут на виду, на слуху, внимание как депутату, ещё и интервьюшки…  Но если конечно смотреть на нас сверху, издалека и в целом—то так или иначе мы все тут в тюрьме или в трюме—кто как себя и почему ощущает—но с этой подлодки не сбежать никому. Но в иных странах, где земля перегрета как сковородка—во Вьетнаме, Таиланде, Камбодже, всё иначе и кажется земля сама отражает, излучает тепло, а не высасывает из тебя всю энергию… Оттуда привёз, наверно идею монстров, которые атакуют, оккупируя наше жилое пространство.