Ostrovnoe

 

Астана — столица Республики Казахстан расположена на берегу реки Есиль в северной части Центрального Казахстана. 6 Мая 1998 года город  Акмола был переименован в Астану. Город всегда развивался интенсивными темпами. Хотя сейчас ему нет и двухсот лет, он поменял несколько имен: Акмолинск, Целиноград, Акмола, Астана. Если имя Акмолинск связывает историю города с Российской Империй, то Целиноград – с советским периодом в составе России. Название города означает «город целинных земель», которые в то время стали активно осваивать. Выполнение грандиозной по своим  масштабам программы привело к тому, что здесь была построена железнодорожная станция, через которую была проложена железнодорожная ветка. Именно по ней со всего Союза сюда приезжали тысячи и миллионы работников на целину.

Столица  Казахстана  Астана  неудержимо растет вверх и вширь, застраивается странными небоскребами уникальной архитектуры. Село Островное аккуратно в 35 км от Астаны, оно заброшено и почти разрушено. Остался только здесь навсегда жить Робинзон Алексей Харанжевский.

Наткнулся на такой феномен совершенно случайно года три назад, когда заезжал в свое родное соседнее село Новостройка. Там от своей первой учительницы Веры Григорьевны Шляк узнал: брошенное соседнее поселение оказывается обитаемо. Ради любопытства, взяв спиннинг, пошел проведать отшельника. Жаль, но удилище оказалось ныне и вовсе бесполезным – окрестные реки пересохли. Где была в моем детстве дикая глубина – по колено и травы усохли – земля покорежилась и отталкивает одним своим спекшимся видом жизнь…

Оказалось, что одноклассник моей мамы Харанжевский, 1952 года рождения не совсем один обитает в Островном. Был он с паяльной лампой, скоблившим и палившей тушу забитого тут же животного.  Говорит, вот островной кореец Лаврентий до 200 свиней разводит, помогаю ему за символические деньги… Видно, процесс был долгим, коль лицо его и руки были закопчены сажей не хуже шахтерских лиц. Сверкали только голубые глаза. Как ни странно, но меня он сразу узнал, хотя видел только ребенком (прошло целых 30 лет!):

— Миша, это ты?! А как там мама? – мне стало явно не по себе от такого резкого столкновения далекого прошлого с нереальным настоящим. Алексей тут же прекратил работу, пошел умываться, далее мы присели под тополями.

Выяснилось, что жена и взрослые дети у него живут в Германии. Сам он, как самый младший, из многодетной семьи счёл своим долгом остаться жить и  ухаживать до конца  за пожилой мамой. А потом пропал смысл уезжать. Но дети его не забывают, да и с женой он не в разводе. Только оторвать от родной земли его им не удается. Шлют вещи, но сами не приезжают – у всех там новая жизнь. Понять, что держит человека с степи и забытьи можно только пожив с ним хоть три дня. Дел на селе масса. Главное – связь с землей. С тем миром целины,  в котором все были молоды, активны, оптимисты и жизнелюбы. И его последним свидетелем и можно сказать хранителем и остался Алексей Харанжевский.

Вообще-то Алексей и тут нашел родную душу. Тоже последнюю из могикан Зину Натан. У ней почти все из родни умерли. Живут они в заброшенном саманном доме без света и водопровода. Что-то садят, где-то подрабатывают. При крайней нищете в доме их лица буквально светятся счастьем, кажется что они родня с таёжной жительницей Агафьей Лыковой. Те же упрямые черты лица. Та же тихая грусть и мягкость в синих глазах. Мы вспоминаем имена и судьбы живших тут людей. Это целый перечень немецких фамилий. Почти никто не приезжает. За период с 80-х по 90-е все разъехались, и только последнее наводнение служит ярким воспоминанием для бывшего депутата и ударника соц. труда.

Правда, чужая жизнь – потёмки! Но никогда не думал, что прямо в таком буквальном уж смысле… Роли, которые себе люди не выбирают, а с трудом и мукой осваивают всю свою жизнь в городах – это же сущий ад! Тот ад, ради комфортного минимума которого многие норовят вслепую освоить клетку. Так происходит с теми, кто не только родился в неких столицах, вдруг решился там прижиться ради… суетных благ! Будь то Астана или Москва.

Видя в какую мерзкую нелепость превращается каждое странное существо, сросшееся с едким соц.фантомом вопреки здравому смыслу – мне так хочется крикнуть и встряхнуться как в вечном кошмаре, что все вокруг точно решат: это я сошёл с ума – а не они горемычные в бреду погрязли. Все уверены, что это и есть жизнь – тот полубред готовых решений, привычных измышлений, ни к чему не обязывающих телодвижений, который он выполняют уже 20, 30, а потом и все 40, 50 лет! И потому сбегая на кладбища, и говоря с мертвыми, или блуждая по степи, видя насквозь всю, всю глубину восприятия, мне становится легче, чем с так называемыми полуживыми социмитаторами.

 

Эвакуированное Островное

В трех километрах от ранее затапливаемого Островного находится село Жана—Жайнак, бывшая Новостройка. Здесь и дома кирпичные, и школа с магазинами, и водопровод с колонками появились. Вот только трава не растет – вода ушла из-за бесснежных зим и от того, что уже лет десять Вячеславское водохранилище рьяно наращивает уровень воды в славной столице Астане.

Заглядываю на окраине села к своей первой учительницы Вере Григорьевне. Она тоже осталась, но по другой причине – все её пятеро детей живут рядом. И 14 внуков радуют бабушку своими периодическими визитами и играми. Застал там двоих 9-ти летних ребятишек с азартом игравших с жуткими монстриками—динозавриками. И роли у них были соответствующие: кто зомби, а кто терминатор. Вот оно воздействие импортных фильмов ужасов. Ничего человеческого в подсознании малышей не проявляет себя так ярко.

Вера Георгиевна приносит и кладет передо мной объёмный трактат из Польши Рудольфа Соколовского «Островное – остров наших надежд». Здесь на 300 страницах дана полная история спецоселения № 28 ГУЛАГа СССР, которое впоследствии стало именоваться более благозвучно Островным. Тут скрупулезно собраны имена и фамилии первопоселенцев трудового лагеря. Система лагерей охватывала весь Северный Казахстан так же как и Сибирь и Дальний Восток с механической суровостью именуя зоны точками номерами.

Оказывается, ещё до предвоенных немцев с Поволжья и Крыма сюда долго и планомерно ссылали самых зажиточных русских крестьян – забайкальцев. Почти все они умерли от тяжких зим. Ведь никаких материалов кроме лопат и кирок раскулаченным не выдавалось. Ройте землю, враги народа. Землянки часто становились могилами для прежде крепких хозяйственников… кулаков!

Основная часть книги посвящена детализованному быту, работе поселенцев, с теплотой выписаны будни полевого стана, кухня и посевная, досуг рабочих. Надо отдать должное советской власти – после войны стали рьяно рОстить соцкультбыт – строить детсады и клубы, наладились амбулатории и обучение. И платили, тут кстати, на Целине для добровольных поселенцев на 200 рублей больше чем в селах Богом забытой Руси. Так было вплоть до 80-х.

Сейчас Островное ещё чем-то напоминает бывший оазис сред озёр: тут растет дикая смородина, чуть вишни и много шиповника. Тополей почти не осталось в сельском и окрестном корейском саду – срубили на растопку. А вот Новостройка лежит почти в полупустыне – первый дождь за весну и лето прошел в ночь моего приезда. Но реки уже этим не спасти. Рыба исчезла.

Отшельник живее всех живых

Постучав этой зимой в ветхую халупу посреди степного снежного безмолвия, был тут же принят и прошёл с ним в полу жилое помещение С утра топилась углем печка. Но с неё в дырявом бараке было мало толку. Вышла увидеть и добрым словом приветить жена Алексея последняя из рода Натан женщина… Тут стали предлагать чай и конфетки. Но полчаса назад я заправился на полдня блинами вдоволь. Расспросы о маме моей, о детях его в ФРГ, показ свежих снимков, стоны на ослабевшее здоровье.  И так и эдак. Поговорили. Главное было проведать старика. Потом напишу его детям в Германию… Он уже ничего не просит и ждет лишь пенсии через год – если доживёт, как сам говорит до неё… А так выбираться им, несколько запущенным людям, из бескрайней степи на попутках очень сложно бывает. Люди, едущие в машинах, смотрят в лица, решают лучше не брать – если они не знакомы.  Совет ему дал от себя, тоже на соц.автомате дурацкий, попробовать писать, хотя бы вот дневник… Но коль он и писем никому не пишет, не сформировав ранее навык к тому – как такое предлагать? Но только вышел из дома отшельника в его сопровождении – как тут же меня подобрала попутная машина.

Ответить на простой вопрос почему отшельник живёт в степи и чем он коротает дни не просто. Как говорится – вы бы попробовали – вас бы, возможно и за уши не оттянули… Лично мне кажется – человек чувствует что на данном месте и в данное время ему надо получить максимальный духовный опыт и не соглашается ни на какие блага уже ни за что.

Михаил Юровский