С мечтой о России

Литератор Оуэн Метьюз — один из английских гостей Иркутского книжного фестиваля. Но пишет он свои большие романы только о России, об СССР, об учёных, шпионах, о своей семье или великих авантюристах. В 15 лет ещё в Лондоне на русском языке услышал рок-оперу «Юнона и Авось», а по прошествии 30 лет написал книгу о Николае Резанове. Презентует её на месте жизни Резанова. — Был в Иркутске 25 лет назад, и безумно рад вновь посетить этот город. Перемены колоссальные! То, как сохранен исторический центр Иркутска, меня очень радует. Воссоздаются старые кварталы. Хочу представить мою книгу «Грандиозные авантюры. Сказочная История Николая Петровича Резанова», которого знают все как героя «Юноны и Авось». И на самом деле впервые я о нём услышал через рок-оперу Рыбникова. Как историку мне очень интересно было узнать, кем же достаточно непонятный авантюрист на самом деле является — историческим очень сложным человеком, или просто персонажем. Он дворянин, мечтатель, герой-любовник. В отличии от многих других, он был деятельный мечтатель и сам сформировал историю свою и своей страны. И он почти осуществил свою мечту на тот исторический период — сделать часть Америки Российской. Вдумайтесь, ведь эти самые казаки-покорители Сибири были те ж самые люди, что основатели русско-американской империи. Эти охотники на пушнину и были первооткрывателями Аляски и всего севера, как своего, так и другого континента. Двигаясь как невообразимо-безостановочная сила весь 16, 17 и 18 века на Восток, они же были наследователями всего этого начинания, ведь Резанов был зятем Григория Шелехова. И всего лишь пушная охота позволила превратить гигантскую часть суши в свою собственную. И видел Россию как часть мира — не отдельно-обособленную империю. Он был первым, кто двигал Россию как современную, активную, связанную со всем миром страну. — Но ведь без экономики во все времена империи не создавались… — Верно, из копейки всегда полезнее сделать сразу гвоздь, чем держать копейку под подушкой. Потому в самом начале своей компании русско-американская компания печатала свою валюту на кусках шкуры… моржа. Эти квадратные лоскуты грубой кожи до сих пор существуют в музеях. Но при этом никак нельзя было тратить такую валюту — не было не только магазинов, но и снабжения. В любой колонизации и авантюре века кадры решают всё, а там тогда кадры были самые чудные… Люди, которые по истечении 18-го и в начале 19-го были волонтёрами-пионерами, надо было просто уж не удержаться в полубандитском-полукриминальном тогдашнем Иркутске — старте всего дела. Иркутск был фронтиром. И здесь по аналогу Дикого Запада Америки законы почти не работали… Здесь же сходились те самые религиозно-одержимые, неуправляемые и алчные элементы. Если даже здесь они не приживались—они ехали дальше—в Русскую Америку. Пьянство и насилие здесь были обычным явлением. Очень многое говорит о проницательности и воображении Николая Резанова, который понял что на этой грани империи, где уже стирались обычные условия, можно и нужно строить свою Фортуну – по типу Григория Шелехова. На момент знакомства с Анной Григорьевной Шелеховой, которой было только 14,5 лет (а ему то уже 32) они поженились. — А как насчёт годового пребывания Резанова в Пскове, где он был будучи гвардейским офицером. — Он действительно пять лет честно служил в гвардии и понял, что он никуда не идёт! Он со званием капитана так и останется там доживать свой век. И то этот чин ему дали при выпуске из Пскова. У его семьи на Псковщине были поместья и владения, и он, как многие тогда, стал судьёй! Для того нужны были только два условия — быть дворянином и быть грамотным… — Святитель Иннокентий — другой человек той эпохи, и как ему удалось крестить и жить на Аляске? — Да, иркутяне немного обижаются на такой акцент моей книги, но это как и Австралия того же периода — конец 18-го века. там тоже полукриминальное общество. Но правда в том, что здесь полно было каторжников, беглых крестьян или вольных, то бишь одичавших казаков со староверами… По православию действительно монахи и проповедники претерпевали неимоверно суровые условия, чтобы просвещать диких промышленников —от слова промысел — и тёмных аборигенов. К тому же Иннокентий много писал и перевёл впервые Евангелие и «Отче Наш» на алеутский. Самое удивительное то, что посеянное там православие и ныне живо, но на английском, а сама русская империя на том континенте не прижилась. Как и попытки вести любое сельское хозяйство там. Но золотые купола православных церквей до сих пор сияют – стоит только прибыть в города Аляски. Так что Аляска – единственное место в мире, где ты видишь колониальное эхо России. И там 40% населения аборигены до сих пор — алеуты, инуиты. Единственный огромный штат США, где не уничтожены все коренные… Кадьяк был единственный остров, который назван до сих пор Еловым – где растут деревья, что немаловажно для кораблестроительства. И там есть скит, где проживал первосветитель Герман. И там до сих пор, как в картине Нестерова, монах живописно плывёт на лодке. И меня там очень любезно приняли в скиту, жил среди японских или алеутских батюшек. — Что касается рассказчиков с последнего плавания Резанова. Они ведь все вели дневники, так? — Они все писали на разные языках — немецком, английском, французском и конечно же русском. Этот конфликт был очень забавный, вопиющий и колоритный — потому что все эти корабелы безумно интересные личности и при этом дико переругались. Судно длиной 46 метров. На нем находилось 60 человек. Три палубы и из всех плывущих из Аляски домой целая треть – господ… Там было фактическое двоевластие, трапезы они принимали в кают-компании, которая и была при этом частной кабиной Крузенштерна. Они до такой степени рассорились, что когда доплыли до Бразилии — шлют корреспонденции каждый на своём языке и со своей интерпретацией происходящего, и все отчёты направляются в Петербург. Там обо всём этом никто ничего не понял. Крузенштерну так надоел Резанов, что он изволил поставить перегородку посреди своей каюты. И можно представить себе удивление и гнев Резанова после двух месяцев его отсутствия в связи с ремонтом судна, когда он увидел эту коммунальную перегородку. И так они плыли ещё 8 (!!!) месяцев – каждый со своей стороны перегородки. Резанов впал в хандру — не брился, не мылся. Авантюры тех лет, кажущиеся нам фантастическим, по тем временам были очень осуществимы. — Как именно Вы писали книгу, ведь на одних архивах эту реконструкцию сделать очень сложно? — Я много путешествовал. Решил не просто проехать, пройти своими ногами по тем местам, где был Резанов. Петропавловск-Камчатский, Аляска: о. Кадьяк, г. Ситка, Санкт-Петербург, Кяхта, Иркутск. Как сказал Бродский: пространства—это философия. Мне очень нравится эта фраза своей яркой глубиной. Конечно же, я прежде всего опираюсь на архивы как военный историк — это основа, но больше всего я люблю путешествовать и жить частично жизнью своих героев и моих персонажей. Считаю, что любая биография обрастает мясом и корнями того времени, ощущениями быта и нервами страстей на местах, которые помнят всё. Места силы, можно сказать так: земля помнит всех и вся. — Оуэн, расскажите об истории создания своей первой книги, ведь все ваши работы о России, так? — Совершенно верно. Мой первый роман назывался «Антисоветский роман»! И был посвящен истории любви моих родителей. Это мой дед, мой отец и я – всё это происходит в 60-е годы в СССР. Мой отец английский ученый, сначала работал дипломатом при посольстве в годы застоя Москве. До того он был профессором в Оксфорде. Он делал на практике свою работу по социологии социализма. В 1963 году он познакомился с моей мамой в библиотеке Марксизма-Ленинизма. Они влюбились и пытались жениться. Советская власть в лице КГБ пыталась его безуспешно завербовать. Он был выслан из страны и объявлен персоной нон-грата, она же лишилась работы в библиотеке Марксизма и Ленинизма. И шесть лет они постоянно боролись, чтобы её выпустили. И только в 69-м году её выпустили, как часть обмена шпионами — в довесок к этому обмену давали ещё трёх советских граждан, которые хотели создать семьи. И вот после титанических, драматических переживаний её всё-таки выпустили, и я родился уже в Англии. Ну и я после университета отправился сразу в Венгрию, потом в Боснию – в 94-м, потом в Афганистан в 97-м, потом работал в Ливане, потом поехал в 99-м в Чечню — у меня было 13 командировок в Чечню: был там военным корреспондентом. После был Ирак в 2002-м, снова Афганистан и ещё Узбекистан… — Ого! Можно только позавидовать вашему опыту… А книги всё-таки пишите не о войне, а о мире? — Первый мой «Антисоветский роман» в Англии вышел под заголовком «Дети Сталина». После он вышел на 28 языках по всему миру. Это не совсем роман, конечно, это автобиография, семейная биография и репортаж. Семейная сага, мемуары. Потом я написал книгу про Николая Петровича Резанова. Следующая книга, которая уже вышла – биография шпиона Рихарда Зорге, пока она не переведена на русский язык. И ещё я написал три романа: «Москва-Вавилон» о Москве 90-х, всё тоже через призму моего опыта и посещений СССР во время распада. Далее «Мать бури» о Чечне с 99-го и заканчивается в Донбассе в 2014 г. И ещё одна книга «Чёрное Солнце» – это полудетектив, основанный на мемуарах Андрея Сахарова. Арзамас-16, закрытый город, его подпольная жизнь. — Очень впечатлен! Недавно прочитал биографию Уэллса от Юрия Кагарлицкого, возглавлявшего клуб имен Герберта Уэллса в СССР и узнал, что Уэллс написал более ста книг и не раз был в Союзе. И всё же что для вас было доминантой, платформой — английская или русская литература всё-таки? — То, что написал сто-о-олько книг, конечно очень смущает. А вопрос о доминанте очень хороший. Да, родился и вырос в Англии, и все мои эстетические опоры, конечно же, связаны с английской классикой. Но мои интересы прежде всего там, где живёт моя душа — великое евразийское поле. Обожаю Николая Васильевича Гоголя! И моя мечта воссоздать его жизнь в самом невероятном свете. Ещё люблю всяческих фееричных сатириков-абсурдистов типа Хармса, Зощенко, Булгакова. Вскоре в России выйдет в переводе моя третья книжка — биография советского шпиона Р. Зорге. — Только вчера дописал книжку об Индии. Для того мне там тоже пришлось побывать и пожить… — Это замечательная практика. Очень вам даже завидую. Но мои интересы пока все в России. Люди, время, удивительные события. Моя бабушка провела 15 лет в лагерях Семипалатинска. Возможно я опять брошу всё и перееду на время сбора информации в казахстанские широты… У меня всегда было ощущение, что места впитывают как будто дух произошедшего. Это лишь одна плоскость. Другой аспект — это уже о русской Америке: борьба человека с природой, ещё ярче. Тогда борьба за свою жизнь — это, конечно же, было господство человека над покорённым миром. Он твёрдо верил, как человек 18-го века, что природу можно покорить, привести под людскую стопу. Это была его главная, царствующая мысль. Но тогда, когда ты видишь эту природу. Её суровость. Её крутой нрав и необозримые широты. Летя сейчас на самолёте пять с половиной часов, ты понимаешь, что раньше сюда добирались минимум три месяца, в чудовищно-суровых условиях. Ведь здесь призрак дороги вообще прерывался. Дальше дорог не было. Только по Лене, в никуда. Ты понимаешь, какой то психологический эффект: невозможность преодоления сих пространств. Как человек видит себя в отношениях с этой природой, которая постоянно давит ,готова убить же. Как она сравнивает с нулём все твои человеческие потуги, опыту и намерениям ставит просто неуд. Все мечты и амбиции могут оказаться ничем. И здесь сталкиваешься с постоянным риском жизни. Сибирь – бесконечный континент той просто невозможной России… Это западному уму не постичь. Как же человек мог питать иллюзии, что всё это можно раз, два преодолеть и покорить навсегда. Например, на острове Кадьяк, где открытый Тихий океан — фонтан от прибоя о скалы был выше 20 метров! Это ещё ярмарка тщеславия и имперских амбиций, взваленных на плечи простых солдат и людей. К тому же, история русской Америки—то судьбы иркутян, от основателя Шелехова до Н. Резанова.

Михаил Юровский

Впервые решил от себя добавить несколько слов, что переводит меня из обычного админа-техподдержки уже в какой-то мере в соавтора.

Это интервью было взято в Иркутске в 2019 году. 5 лет прошло, но и в этой публикации мы оставляем тот же первоначальный заголовок. Слова те же, а как поменялся смысл! А поменялся ли? Это к вопросу о том, что меняют кризисные и критические обстоятельства. По крайней мере люди-то в любом случае остаются те же, а ситуация лишь высвечивает, делает явными их истинные черты. «Я знаю, что ты хочешь на войну. Там настоящее и ты был настоящий» — писала в 2015 году поэтесса Алёна Морозова. Только в отличие от стихов, настоящее часто оказывается куда более неприглядным. Так и Мэтьюз, прослывший на встречах писателей любителем русской истории, Сибири и России, оказался не вдруг… Впрочем, сами можете почитать, что и о чём он ныне пишет. Работа, однако…

Но и кроме работы, есть тут что-то ещё. Мэтьюза часто представляют как «наполовину русского» — одна нога здесь, другая там. Но при ближайшем рассмотрении, даже сквозь призму его сибирских изысканий о Резанове, видно до мозга костей британца, как через рентген. И призма эта преломляет один простой вопрос: почему русские смогли взять Сибирь, но не смогли этого бравые солдаты империи незаходящего солнца? Почему не далась она им, где сломалась колонизационная машина, ведь столько удалось земель подчинить — а вот эта покорилась другой короне? Британец как есть, не вижу там русского — хоть бы и наполовину, сколько бы ни смотрел.

Но плюс в этом, пожалуй, есть. Не только он пытается — мы и сами лучше можем понять автора, а через него и всю Британию. Так история агентуры, исследований, политики и войн выстраивается в одну линию, из времён Крузенштерна через настоящее и в картину грядущего миропорядка. И через таких как Оуэн ищет сама британская корона пути к возврату былого величия. А уж мечты о Сибири, да и обо всей России — это не только грёзы туманного Альбиона, а общая на всех одна большая мечта коллективного Запада. И никакие пространные рассуждения о хотя бы наполовину «нашем человеке» нас тут сбивать с толку не должны. Да, и на западе тоже есть наши люди — вот как Грэм Филлипс, например. Но не этот.

Илья Бутусов