Просто Андрей

Близ дороги среди темной земли, зиял черный овал — открытого канализационного люка. Из которого уже отчетливо доносилась красивая музыка и слова: «Пойду на небеса искать правду и господа…». Так я узнал о месте, где схоронилась человеческая душа. Несколько раз оставляли консервные банки с вареньем, соленьями — они исчезали. Не раз через щели канализационных люков были видны отблески горящей свечи. При всем любопытстве, знакомиться с жителями блиндажа не было желанья. Вскоре там появилась собака. Всякий раз, проходя мимо люка, слышал щенячий звонкий лай. Прошло несколько месяцев после того осеннего  холодного утра, когда мне удалось увидеть одного обитателя это «Дна городской жизни». 

Лучи солнца пробивались через густой туман, поднимающийся с Ангары. Над городом завис серый плащ смога. Снег, на ангарских заливах уплотнившись, местами был настолько плотный, что по нему можно было идти «как по асфальту» совершенно не проваливаясь. Ветер дивный скульптор, резчик создал на этом снежном полотне свои неповторимые живописные узоры. Пройдя через два залива, я оказался перед заброшенным зданием, стоящим у проездной дороги подле Иркутской плотины ГЭС. Заброшенность читалась в разбитых стеклах широких оконных рамах, у закопченной от  костра стены. Подойдя к зданию, обнаружил свежие следы небольшой собачки. Следы уходили в полуоткрытые двери бывшего гаражного помещения встроенного в основное здание. С осторожностью  вошел в пустое здание, которое невольно ассоциируется с замком приведений. После яркого солнечного света глаза еще не могли увидеть ничего, кроме общего контура помещения: стен, проходов, балок. Из кучи нарытой земли вскочила маленькая черная собачка. По внешнему облику в ней было что то среднее между болонкой и черным пуделем. Выскочив на улицу, собачка начала лаять звонким голосом заявляя о своих правах на территорию.  Поднявшись на второй этаж здания, обнаружил нары (созданные из деталей диванов), множество разбросанных вещей, свидетельствовавших о долгом пребывании здесь людей в летнее время. В коридоре лежала подстилка для собаки. Наблюдая за поведением декоративной собачки, совершенно не приспособленной к выживанию в диких условиях, невольно возникает вопрос, каким образом она смогла выжить несколько зимних месяцев в отсутствии своих благодетелей?  Трудно представить, что такой тип собаки (закрытые курчавой шерстью глаза, слабо развитый подшерсток, сильная привязанность к месту) может выжить в таких экстремальных условиях. С такими мыслями возвращался обратно уже знакомой дорогой идущей параллельно основной трассе по плотине. Дойдя до новых домов (ул. Верхняя набережная) повернул к своему дому.

По дороге, проявил любопытство к открытому люку, в котором еще осенью мы обнаружили по звукам радио присутствие людей. Свежие следы на снегу показывали на выходящий и входящий одиночный след взрослого человека. Подойдя вплотную к канализационному лючному проему, услышал голос: «Заходи в хату, чо торчишь в дверях? Заходи, забыл, что ли как я твоего кореша в реанимацию сдал? Заметив внизу трех больших собак: «Говорю да, я только заглянуть хочу, посмотреть, как тут люди живут».

Не бойся, пока я здесь собаки тебя не тронут! — звучал из подземелья уверенный в себе голос.

Спустившись ниже по металлической лестнице, мне стало видны довольно таки крупные мужские кисти рук, с длинными черными ногтями (из-за скопившейся грязи под ними). На руках были татуировки «перстень» на правой, на левой точка в лучах, на предплечье фраза из двух слов «Колка …». Чтобы дать понять, что меня принимают за другого, спросил: Как тебя зовут?

«Андрей, — прозвучал трубный голос, — еще погоняло, есть «заяц». Да ты спускайся — продолжал из темноты голос. Слабенький коктейль будешь? Налью. Да не бойся, говорю тебе! А то мой напарник в «Рабочее» ушел на отметку. Только к вечеру придет. Поговорить не с кем».

Как тут живете? Не холодно? — спрашиваю, чтобы поддержать мирный диалог.

«Да, у нас такая жара, что иногда в трусах сидим. Здесь две основных трассы проходят с горячей водой. Вода такая горячая, что если ведро с курицей ставлю на трубу, через час она уже готова» — отвечал голос из «блиндажа».

Из подземелья шел горячий воздух, в нос ударил неприятный запах — смесь «нечистого духа» — немытого тела, псины и помойки. Когда глаза немного привыкли к сумеркам подземелья, сразу бросилась в глаза большая глубина «бункера». Примерно по середине проходили широкие трубы марки — «нефтепровод». Трубы покрыты теплоизоляционным материалом, который местами был содран.  Между широкими  трубами была устроенная лежанка, застеленная тонким клетчатым одеялом. Внизу, в дальнем углу «бункера» виднелось сооружение в виде импровизированного туалетного уголка с зеркалом. Угол моего зрения еще не позволял увидеть лицо хозяина голоса и грязных рук. Чтобы не пропахнуть, решил ниже не спускаться, говорю неизвестному: «Ладно,  я пошел, пора домой» — сказав так, я  двинулся по лестнице обратно наверх. Сильная рука схватила меня за левый сапог: «Стой! — говорю. Ты зачем сюда пришел? — в голосе уже звучала откровенная агрессивность с примесью страха. Первая мысль, пришедшая в мою голову была «Дать коня — отбить клешню-руку, которая цепко держала мой сапог», вторая мысль: — «не стоит с этого начинать знакомство, да и дергаться стоя на лестнице, когда кто-то висит на твоей ноге не безопасно».  Стараясь, как можно мягче предложил: «Андрей, отпусти, мне пора идти». Потом несколько раз, меняя интонацию в голосе от мягкой, к твердой уже короче повторил: «Андрей, Отпусти!».   Хватка на ноге немного ослабла, что позволило мне выйти наружу. Следом за мной наружу поднимается рослый парень, крепкого телосложения, с короткой под стрижкой, светловолосый, небритым, одутловатым лицом, с голубыми глазами.   Речь его была «разноплановая», чем-то напоминавшая бред. На все вопросы, кто он, сколько живет здесь, где служил? — отвечать наотрез отказался. «Ты чо мне вопросы задаешь? Где был, там уже нету, где служил, врагу не пожелаю, где сидел, там пусть мои враги моих друзей посидят в моей «шкуре». Ты не думай, что я бомжом родился. Меня подобрали еще в младенчестве. Документы старые сожгли и воспитывали как христианина. Тайшет — Арма…,  если тебе это о чем-то говорит. Я жестокий, меня жизнь сделала таким, но я всегда жил по совести. Чужого мне не надо. У меня были хорошие деньги. Я занимался жестью, бутылками и металлом. У меня было на руках 500 тыс. Я их переписал на неродную дочку. А они меня бросили! Да и плевать! У каждого жизнь своя. Сейчас живу с собаками. Для меня собака — единственный друг, которому доверяю. Когда я с собакой, я чувствую себя защищенным. Из этих трех собак — один мой — он смесь овчарки с волком. Его хотели передать одному бывшему афганцу, так получилось, он достался мне. Другие собаки — две девочки, их принесли сюда такие же бомжи, как и я. Спустили сюда их в люк, пообещали приходить кормить, но так ни разу и не пришли. Чем живу? Хожу по вечерам на помойку! Если нечего есть, тогда и собаки сидят голодные. Воду берем из источника, который здесь под горой впадает в Ангару.  Здесь есть стоки с «гав…», а это чистый источник. Тропку видел, это наша тропа. У нас три канистры 10 литровых, с ними ходим за водой.  Мы пьем, ни разу не пронесло. Собака мне нужна для того, что вдвоем мы сильнее. Меня уважают не только бомжи, но и мусора. Несколько раз они пытались меня повязать, навешать, то чего не было —  криминал. Говорят: «Ты же вор! Бандит! (проговорил свою фамилию….), мы же про тебя все знаем. «Нет, — говорю господа, я рядовой бомж — человек без жилья! А это не одно и тоже, что вор и бандит.  Господа, у меня, как у всякой божьей твари есть право на жизнь, которую не может отнять никто, никакой закон — говорю полицаю.

А то, что я бомж, так кто себя может от злой судьбы спасти? Сказывают: «От тюрьмы, да от суммы — не отрекайся».

 Люблю смотреть телевизор, в компьютере сидеть. Если в «нэт» сяду не оторвешь — продолжал Андрей. Его стриженая голова, тонкий свитер, ноги в черных носках, без обуви — явно не способствовали долгому разговору «на свежем воздухе».  «Ладно, отец, извини, что я так резко тебя схватил. Сам понимаешь здесь жить – надо быть на чеку: Кто, зачем и почему? Если будешь гулять, может что-нибудь для собак сбросишь… Только сам сюда не спускайся, собаки есть собаки», — продолжал Андрей. «Некоторые  меня спрашивают: Не понимаем, ты вроде потерянный бомж, да еще пьяный. А все перед людьми всегда можешь «извиниться»?. А я отвечаю, «я всегда жил и живу по совести. Чужого не беру. Что на земле лежит то мое, а то, что не мое, то не мое. Ладно уж, бывай, я спускаюсь в хату. Бывай, если что заглядывай». Спрашиваю Андрея: Рукавицы есть?

А.: «Нет, перчатки рваные тут подобрал»

Предлагаю: «Возьми, вот эти рабочие, теплые»

А.: Сказал же тебе: «Чужого ничего не беру, ни из рук, ни с чужой хаты, только то, что лежит на земле, то мое!»

Возвращаясь размышлял: Как помочь таким собакам и людям. Вечером соорудил ящики с Красным крестом и надписью «Гуманитарная помощь для бездомных». Два ящика поставил у контейнеров, один возле «блиндажа». На следующий день, все ящики были выброшены. У контейнеров  — людьми, у «блиндажа» — судя по следам — непосредственно его хозяевами.

Отметил для себя «Помощь — это не просто дать кусок хлеба, это искусство возвышать, при этом, не унижая человеческого достоинства».

Единственно, кто не отказался от нашей помощи это черная  оставленная на произвол судьбы собачка, но собака это собака, другое дело человек. Как говорил герой Сатин Максима Горького «На дне»: «Что такое — правда? Человек — вот правда!…Человек — свободен… он за все платит сам: за веру, за неверие, за любовь, за ум — человек за все платит сам, и потому он — свободен!.. »