ПРОЩАЛЬНАЯ БЕСЕДА

ПРОЩАЛЬНАЯ БЕСЕДА

интервью с Вл. Бешновым  от 2.09.2022

Бывает так, что ты последний, кто говорил с ушедшим мастером. Люди, его близко знавшие, придают очень большое значение этому последнему интервью. Оно и об искусстве, и о жизни, и о войне, обо всех нас.  «Мертвые живы, пока есть живые, чтобы о них вспоминать».

 

— Какая, по-вашему, у нас культурная жизнь в Иркутске, она динамичная или статичная? То есть всё по трафарету идёт? Или идет какая-то эволюция, прогресс?

— Я не знаю, как насчет, скажем, культурной жизни музыкальной, театральной, просто мне не хватает времени на это обращать внимания. А в плане развития изобразительного искусства, привлечении зрителя в среду изобразительного искусства, Иркутск, на сегодняшний день, является лидером по стране. Вот, в прошлом году, тот же наш художественный музей, возглавляемый Натальей Сергеевной Сысоевой, занял первое место в России по количеству выставок на территории области. Потому что помимо, скажем, художественных выставок, которые в самом городе проходят, организовывалась ещё куча и выездных выставок наших художников по городам: Братск, Усть-Илимск, Саянск. И к тому же всевозможных направлений, причём начиная от классического искусства, до авангардного. Молодёжные выставки приветствуются художественным музеем.

— Количество не всегда переходит в качество?

— Качество разное, естественно. Одно дело, когда молодёжь картинки делает, другое дело, когда профессиональные художники.

Меня радуют тематические выставки, то есть не просто картинки набрали, а собирается экспозиция по определённым темам, скажем, выставка – Байкал. Великолепная выставка, посвящённая городу, в котором мы живём; выставка, потрясающая, интересная — Век и Вечность, посвящённая Монголии. То есть в своё время наши взрослые отцы, мэтры, Виталий Сергеевич Рогаль, Смагин Виталий, академик Алексеев, Костовский сделали такой прорыв в сторону Монголии, и провели там несколько художественных пленэров. В то время ещё жив был Султен, один из основателей отцов, столпов изобразительного искусства Монголии. Вот они делали совместные выставки. Выставки проводили отчётные. А потом, когда ушли силы у старшего поколения, как-то так получилось, что Иркутское художественное училище тоже стало инициатором укрепления художественных связей.

В 2005 году я в составе делегации, в которой были: Ираида Георгиевна Федчина, Людмила Николаевна Назарова, мы втроём поехали на одну из тематических выставок «Ворота в Азию», которые Александр Алексеевич Сидоров проводил, и там подписали договор с Улан-Баторским художественным институтом. Так началась наша дружба, она и сейчас продолжается, правда немножко на другом уже уровне: по проведению тех же самых художественных пленэров, как в Монголии, так и в России. В течение где-то пятнадцати-шестнадцати лет мы совершили около двадцати всевозможных пленэров. В том числе и проводили пленэры на уровне образовательных учреждений, то есть студенты из Монголии приезжали к нам, мы их встречали, и вместе с ними наши студенты работали.

— Расскажите о Вашей жизни, про путешествия, как вы к этому пришли? Откуда всё пошло, откуда вы родом?

— У меня отец военный, медик. Мама воспитатель-педагог, в детских домах работала. Отец войну начинал где-то с 41-42 года, это Сталинград и потом закончил в Вене. Но воевать ему пришлось до 48 года, с Бандеровцами. Западная Украина, Калуш. Огромное количество бандеровцев было, отец рассказывал, как каждый день убивали кого-то. Министров местных, начальников, солдатиков, офицеров. По ночам в квартиру гранату бросали. Через день в деревне председателя какого-то застрелили, туда выезжают военные и там, где-нибудь в засаду попадают. И вот один из друзей, он часто рассказывал, чуть ли не плакал даже. Со Сталинграда вместе шли всю войну, ни одного ранения, здоровый, под два метра мужик, крепкий! Старшиной роты был, и тут в его сумку с сигнальными ракетами снайпер попал, и она ярко вспыхнула. Раненый был. Бандеровцы стреляют людей, а они ползут спасать, а их стреляют, и он, как приманка. Просто сгорел заживо.

— Это послевоенные годы?

— Это сорок седьмой год! А потом отца перевели в Красноярск служить, затем в Иркутск. В Красноярске я родился.

Дед у меня был боцманом на корабле, где командовал лейтенант Шмидт. И я не сочиняю. Вот, фотографии в подтверждение.

В 1905 году, когда начались гонения на участников восстания, он эмигрировал в Румынию, и где-то до 1914 года там был. После начала войны, он перебрался на Украину, повоевал с немцами и по словам родственников ещё даже Георгия получил. Храбрый был человек. Храбрый и работящий. После гражданской уехал в деревню, женился и дети пошли. Детей у них было пять человек: два брата, две сестры и ещё один брат был, он умер в малолетстве. Семья большая, но он поставил мельницу и стал молоть хлеб.

Дом большой построил, семья большая была.

Советская власть признала его кулаком, и вместе со всей семьёй, с детьми на полярный Урал отправила.

— Сначала на Урал, а потом в Сибирь?

— Нет, именно на полярный Урал. Это ещё хуже, наверное. Потому что туда приехали, кругом лес, ни жилья, ничего не было. Заставили лес валить. Привезли поздно осенью на телегах, с детьми, пищи не было, никто не кормил.

Дети добывали мышек, корешки, грибы, всё что можно было съесть. Мать работала, не покладая рук. А дед — боцман же был, людей организовывал в бригады, командовать стал, его поставили бригадиром, потом начальником участка, пошёл карьерный рост. Его заметили, что он делает дело, нужный человек, полезный человек и лет через 5 амнистировали.

— У него семья была?

— Детей было много. А так как всё было запущено, он плюнул на это дело, заново не стал строить дом и мельницу, уехал в город Кировоград. И в Кировограде там поставили мазанку. Я помню её, когда я уже родился, в пятидесятых годах, жил там. Ну вот, где-то, наверное, вот эта любовь к воде может через него возникла.

Котов Геннадий, ангарский художник такой был. Интересный график, великолепный. И вот, пришёл к нам в мастерскую, ему деньги были нужны, предлагал мне байдарку. Купил я ее с удовольствием, по той причине, что я, когда был ещё пацаном, лет в 10, из плоской доски пытался сколотить гвоздями байдарку. Я это запомнил почему-то. Глиной замазали щели, на воду спустили, естественно где-то она у нас потекла, ну неразумные были. А тут уже вроде как более взрослый человек…

— После покупки, где испытывали своё судёнышко?

— Да, да… Вот, и поэтому, когда более взрослый стал, так сказать, первый намёк, предложили байдарку купить, я с удовольствием её купил и с удовольствием испытывал её на Иркуте. Речка достаточно интересная, красивая, складная. Сначала от Шаманки до Иркутска по спокойной воде, понравилось. Много раз там буквально за сезон ходил.

Река Иркут похожа. Просто под загадили её немножко, там было более чисто, ухоженно. Сейчас там раскупили земельные участки: один кусок — один хозяин, нельзя туда, ни орехи собрать, ни ягоды. Другой кусок — там другой хозяин, там нельзя рыбу ловить.

А через некоторое время, абсолютно случайно, скажем так, гулял по какой-то улице, где мужик, огромную большую лодку (по моим понятиям), красно-оранжевую раскатал и чего-то смотрит на неё. Подошёл, спросил, что, как?

— Да вот, никуда не хожу, так продать, что ли?

— Спрашиваю,- что, продаёшь?

— Продаю, хочешь — купи.

— Я говорю, — хочу.

А байдарка, она стоит, всё! У меня сейчас две байдарки.

Поплавал, да, почувствовал, захотелось чего-то более интересного.

И на этой вот лодочке, это оказался ЛАС пятый, ЛАС- лодка авиационная спасательная, пятиместная. И она у меня достаточно большое время, ну, наверное, лет 7 она мне служила верой и правдой. Ходил по Ангаре, сплавлялся, но чаще всего, конечно, по Иркуту, по этим порожкам ходили мы. Орех там долбили на этой лодке увозили. Здорово всё это было.

Я тогда ещё не преподавал. Читал лекции по цветоведению в училище. Студенты знали, что я сплавляюсь, попросились, и некоторые стали заядлыми водниками. Андрей Жарницкий, и прочие. Там много было ребят, кто стал затем художниками.

— Николай Домашенко?

— Николай он постарше. Он старше, я у Домашенко ещё учился. Мне было 16, ему 24-25.

— Усков хорошо нарисовал сплав, там мужики с такими плечами, с такими локтями отталкиваются от порогов.

— Да, Усков… Он попал чуть ли не в молодости, когда он ещё был, так сказать, при делах. У него была авария с ногой, протез стоял. Он был милиционером, в прошлой жизни, пока не попал в аварию. И при этом он таскал такие тяжести уже на протезе.

— Он самодеятельный художник?

— Да, образования у него не было, но он самоучка. Талантливый очень, старательный самоучка.  Если б он ещё хорошую школу, профессиональную закончил, он был бы очень замечательным художником. Ну и потом мы с ним в Иркутске, когда уже познакомились, он в мастерской у меня ночевал, когда приезжал.

— Вместе, наверное, в походы ходили?

— Нет, один. Потом он организовывал школу для детей, инициатором был клуба водника, но водил их недалеко, совсем где-то рядом походики -однодневки. Без ночёвок, без всего.

— Получается, вы долго с Усковым дружили. Много походов вместе прошли?

— Ну два где-то. Два-три.

— Человек он, говорят, был замечательный.

— Он разный. Хороший, добрый, интересный. Достаточно косноязычный, но при этом шумный очень.

— В советское время у всех же профессия должна была быть, кем он был?

— Сначала он был милиционером, потом стал инвалидом, у него была пенсия. А подрабатывал, он жил в посёлке геологов, чуть-чуть на окраине Нижнеудинска. Дом у него был, в гостях у него были, мастерская при доме была. А там, где-то что-то сторожил, где-то дрова колол. В общем, это было так называемое «поколение дворников» …

 

Записал беседу Михаил Юровский.