По шпалам

Снова по шпалам

Побег из внутренней тюрьмы влечёт преодоление неизбежных трудностей. Они, как правило, физического и психологического плана. Вот опять Култук. И снова впереди 80 км. железки—шпалы, щебёнка, ветер, невероятная природная тоска.
И вот ты не чуть не сомневаясь, зная что позади только твоя личная тюрьма, впереди самая блаженная неизвестность с самой разной непредсказуемостью и идёшь—норовя поймать встречный поезд, попасть в полынью и простыть… Собственно ради этих проблем, точнее избегания их и идёшь—радости то от усилий, переходящих в затяжную монотонную обречённость ну очень мало. И если кто скажет—нагрузка мол радует—ну да—первые часов пять, верно! А потом только ужас того, зачем ты всё это опять делаешь—из тюрьмы не уходят—в ней живут и работают – а эти картинки в пути и трудности—миг! Но этот миг между прошлым и будущим и называется жизнь, со всем своим. Но главное для меня лично—навестить старых друзей и завести новых—крах всех предыдущих связей с миром настолько ужасен, что готов вобще ко всем. И эта страсть к людям, к живым непредсказуемым отношениям, доверие ко всему что ни встретишь, она конечно окрыляя, безопасит в силу открытости.
В Ангасолке я не встретил своего друга Александра, с которым познакомился лет пять назад точно также сбежав из своей тюрьмы и подойдя к нему, тогда работавшем на мини-тракторе спросил—можно у вас без денег переночевать и к моему удивлению—он согласился. И я в порыве благодарности утром же сочинил статью про Ангасолку, прочтя которую он не только поверил в меня и мне—а всегда готов приючать и накормить и по душам ещё и поговорить… Великая сила искусства? Просто искренность? И готовность ко всему сразу? На этот раз на альпбазе была его мама—Людмила Александровна. Она тоже предложила меня накормить, ещё дала добро на сезон в альплагере старшему сыну. Что по меркам социума—уже какой-то толк и прок от вылазки из кВ.
Но главное, что её работник починил в одно касание мою газовую горелку, которая теперь горит как настоящий примус! А то ведь еле-еле тлела, коптя!
И вот, вдохновляясь тем, что у меня теперь есть личный портативный огонёк я и двинул в обеда вдаль—до возможного ночлега оставалось около 20 км ещё. И вот, минуя Шарыжалгай, попив чаю я жареной рыбкой, привезённой ещё из Тувы, и чуть дав отдых уже стонущим ступням, накидываю рюкзак и топаю уже не по гадкой крупной щебёнке, а по появляющимся тропинкам. Хоть что-то радует путника—а это что-то просто как жизнь—что не ты один тут шёл, и это приободрение в виде протоптанного трека уже очень бодрит…
Ну вот и сумерки, вот и все самые затяжные тоннели—в коих всегда ночь, и наконец ночь обрушилась, сокрушила и подавила—полной и злой тьмой… Но я мужаюсь, я бодрюсь, проявляя чудеса осторожности на невидимой тропе… Предательские камни так и норовят подлезть под перетруженную стопу. И вот уже маячат огоньки в крайнем доме—вскрик облегчения и на ход ноги.
Тут недаром горит свет—кто-то сидит, ждёт меня. По виду копия пиарщика Путина Дмитрия Пескова—нет, только не это! Опять о Путине—и чиновах…. Но чувак пьян в каку и начинает нести бред, но чая даёт попить и присесть. Всё оборачивается хорошо, когда наконец просыпается Максим—тот хозяин, который меня знает—и только копия пиарщика начала меня матом гнать, тут проснулся старый добрый друг Максим—сразу заткнув дурацкого пиарщика. Утром затопили печку и стало будто бы веселее. Пришли новые люди и повели меня к себе в гости, угостив домашними разносолами, за что я им подарил свою книжку «Шаманы Байкала». Хозяйка принесла мне тёплое ещё куриное яйцо—символ жизни, которым до последнего остывания грел руку. Далее по пути съев пару кило апельсинов наконец-то потопал в Половинную. Это уже достопримечательность КБЖД –стоящий тут паровоз и встреченный мной перед станцией человек по имени Владимир, со сроком отсидки 13 лет, считающий, что каждому надо хотя бы полгода посидеть в реальной тюрьме, взявший и создавший после такого страшного опыта нормальную семью с послушной женой и тремя детьми—пасущий коз и живущий отшельником.
— Ничего больше того мне и не надо! Всё теперь есть, даже книг не читаю, уж сколько я их за те 13 лет перечитал—и «Мотылёк» Шарьера—тоже утопия…