КОНИ-ЛЮДИ

— Лошади людей узнают, буквально чувствуют. Одному могут доверять, другому не доверять, —так поясняет свои убеждения Екатерина Ивановна, мама Влады, — к одному подходить, от другого eбежать.

Вообще я с детства пробыла на ипподроме в качестве зрителя, я тогда приходила с дедом своим, сидела с ним на трибунах, тогда ещё тотализатор работал. Я сызмальства знала всех наездников, всех жокеев, у кого какая лошадь, как зовут. Какое время они показывают на бегах, на скачках… Знала всю теорию ухода за лошадьми! Что как называется, как седлаются! Мой дед был кавалерист. Он служил во Второй мировой и всё знал и мне рассказывал постоянно. Но возможности плотно соприкоснуться с лошадьми, аж до 30 лет у меня не было. Стояла с детства, смотрела с трибун на эту конюшню и мечта была—хоть бы одним глазком туда внутрь заглянуть…

И поясняет Екатерина, пока она не переступила порога конюшни её жизнь не приобрела того смысла и глубины, который она смогла передать всем своим трём детям и видимо даже и внукам. Прошло ровно 19 лет—возраст её старшей дочери Влады… Екатерина Ивановна аж с болью говорит о том, почему же так поздно она пришла к коням. «Жила далеко, принимать в секцию не принимали, потому, что брали тогда только тех, кто прямо тут рядом живёт…» И не было при Советах такой доступности секций— сейчас-то любой сможет прийти, приехать и записаться и втянуться. И даже какой бы у него достаток не был—всегда можно подобрать нечто приемлемое.  Конечно, сейчас все секции сугубо платны, но только потому, что всё здесь держится на коне владельцах, арендаторов площадей ипподрома. Количество голов сейчас на ипподроме под 200. В конюшне несколько отделений—в нынешней планировке на иркутском ипподроме 6 отделов.  Это своеобразный отсек с рядом летников—стойл коней. Мне поясняют, что лошади все содержатся отдельно и только кобыла с жеребёнком до 6 месяцев находятся вместе. Стойло лошади—денник, набор денников—это уже отделение, оно по группам и именам совладельцев.

Лошади достаточно  зацикленные на себе существа. Они запросто могут создать драку за корм. Даже мама жеребёнка может лягнуть за это. Поэтому с шести месяцев жеребят всегда содержат уже отдельно. Но что самое удивительное—у екатерины Ивановны практически нет травм от лошадей — да пальцы рук и ног пострадали от зубов и копыт коней—то это то тут вообще мелочи!

На ноги вам кони наступают тогда, когда чаще всего техника безопасности  соблюдена. И это даже может быть не столько ваша вина, сколько, например, партнёра. С пальцами рук ещё проще—голодный конь ест корм вместе с вашими конечностями… иногда, конечно!

— Как-то мы экспериментально набрали детей-четырёхлеток на пони. Человек наверное тогда 10… все девченки. Приходили родители и говорили—ну ни у кого в роду нету страсти к коням—а тут всеЁ Тут же как только ребёнок начал себя осознавать—тут же себя всюду окружил конями: игрушки, книжки, фильмы—только о них. Так вот, с того набора четырёхлеток у меня остались два человечка—им теперь уже по 13 лет. Они спортсменки, они же члены сборной по области. Которые все эти девять лет практически без пропусков отработали верой и правдой лошадям. Они уже профессионалы в свои 13… И кстати—они не травмированы. С моими так вышло потому, что я свою старшую—Владу, вообще не жалела. Младшую ж дочку я уже, конечно же жалела и берегла.

Как дипломированный специалист раннего развития детей, Екатерина Ивановна все методики прежде всего проверяла на своих детях. При том, что они всё время занимались физическим спортом, акробатикой, танцами, альпинизмом, всё равно совсем без травм ни у кого не обошлось.

— Так вам не жалко детей, которые только приходят, учитывая неизбежности травм у них?

— Работаю только с самыми проверенными лошадьми—это 100% безопасные лошади. Вы же видели—только что я внучку свою катала? Я её на пони не посажу! Потому что в этом пони до конца не уверена. А с этим конём, который в иппотерапии уже много-много лет, который на голос реагирует идеально, даже на нюансы интонаций реагирует идеально, к тому же знаю сама его во всех форс-мажорных ситуациях. Он поверенный, на нём я могу хоть куда и хоть с кем ехать. Налетит стая собак—он не подорвётся, не полетит, не испугается. Он не будет их отбивать, обучить.

Что касается самого ипподрома—люблю это место с детства и оно мне дороже своего дома давно. Но естественно—это не наша земля. И что будет с этой землёй. С этим местом—не понятно. И я при этом знаю, что с определёнными конями я не расстанусь уже никогда—какая бы ситуация ни была—я его не продам, ни отдам и буду искать возможность, чтобы он рядом жил.

— Выживаем мы часто за счёт того, что вынуждены продавать коней—за это карантинное лето трёх голов пришлось уступить. Тем более, что и перед ипподромом часто долги и они хронические… и только продажей коней можно залатать дыры.

Но конечно, конникам нужна большая практика. Потому что со стороны себя невозможно увидеть. Так, младшую дочь (имя?) на два года отправляли к знакомым в Москву. Ей снимали комнату, и она всё свободное время училась работе с конями у инструкторов на Планерном. Потом, когда она вернулась домой, было трудно найти уже соответствующего тренера её уровню здесь и сейчас. Потому что там работают по современным, скажем так подходам, и там её под это дело переучили. Здесь же как работали 10-20-30 лет назад—так и работают. Главное—создать такие условия и предпосылки, чтобы лошадь раскрылась и вела себя естественно как и в природе. На природе, подобранная, уверенная в себе, она ходит очень изящно. Но когда всадник в неё садится—добиться такого её состояния очень сложно почему-то.

Лошадь так сильно влияет на адаптируемость к жизни людей ещё и потому, что она как посредник между миром и ребёнком—если у него есть проблемы социализации. Когда Екатерина начинала работать с детьми—первый год это были дети с ДЦП, последние годы дети с чертами аутизма уже. Это когда человек не воспринимает внешний мир, его стимулы, живя в своём внутреннем царстве. Наша задача—влить его в социум. Всё зависит от регуляронсти, терпения и веры родителей в это. Потому что если родители в это верят—они и ответственно относятся к этому. Есть занятия курсовые, которые рассчитаны на три месяца. К нам приезжают специально ради таких занятий из Китая—где иппотерапиии нет в принципе и из Америки—где все эти лошадиные дела очень дороги.  Верховая езда—это удел элиты. И в Москве примерно также теперь. Например, младшая дочь вырабатывала, выезжала элитную лошадь, но на соревнованиях, на турнирах выезд хозяйки! И такая элитарность с годами у лошадиного спорта будет очевидно только расти. Точно также и с конной школой олимпийского резерва в Москве. Дошло до того, что оплатите сто тысяч месяц и тогда все карты ваши. Но уникальность иркутского ипподрома в том, что здесь есть уникальные беговые дорожки, которых нет у школы Тихомировых, например. Да и в плане селекции и воспроизводства ценных пород—тоже дело. Ну а что касается судьбы ипподрома—увы, говорит Екатерина Ивановна, удел богатых думать только о себе, но никак не о будущем места, земли, людей и лошадей и поэтому насчёт того, что тут будет в дальнейшем — всё что могут они и её дети—привлечь родителей, детей к лошадиной теме. И своим примером и любовь спасти многих.

 

,Михаил Юровский