ВРАЖДА ИВАНОВНА

Истинная вражда у нас в доме поселилась—стоило маме впервые привести в кВ к нам Врaжду Ивановну. Судя по её имени—она и в самом деле умела наводить некую ворожбу на кого-угодно. Дальнейшие события показали всю отчаянность поступка матери. Видимо, когда женщина убеждается –понять её никто не сможет—она идёт в разнос и мстит всем ближним сразу и много. Потому что кроме закрытых курилок и выпиваний за дверями кухни теперь у нас ничего не происходило. Другие пациенты, полупсихили или придурки—те перестали  переступать порог нашей юрты и всем крутить и вертеть начала Водружба Ивановна.  Серенькая, тощенькая, с остроносой морщинистой мимикой, чаще напряжённо-возмущенной, или переходящей в осклабисто-лицемерный оскал—такова и была Вырожда Ивановна Дурман. И чего мать в ней нашла—напарницу по курилке, которую непременно надо тащить в дом!

Избыточная открытость нашего скромного дома обернулась курильным адом…

-потому что о чём они говорили, что обсуждали, чему дико смеялись—тайна. Но, мир так устроен, что всё тайное становится рано или поздно уж явным, все помыслы, намерения и тайные мысли людей проявляются всюду.

Мама чаще даже оставалась ночевать у Дурман или на той бабушкиной кВ, которая стояла пустой и даже когда бабаня—мать мамы переехала из села в город она наотрез отказалась с сестрой занять отдельную их кВ и жила здесь. Но переехав в город—бабаня немного опоздала—потому что власть и вожжи понукания и потакания взяла в свои тонкие сухие ручёнки Вырожда Дурман.  И если с мамой мы гуляли по городу в летний период—больше только тогда, когда я только переехал к ней в город—в парке и на катамаранах и она тогда покупала мне редкие марки живописи—то теперь я был отторгнутой частью. Ужаса бабы Маши не было предела—она истово молилась, перепугано бурча – но останавливать Дурман, действующую исключительно исподтишка было

Поздно. Методы вкрадчивого втирания в доверия и в глаза лишь лести шли своим чередом, то ещё не очень предрекало полного краха быта нашей семьи. Оказалось,  работники профорганов имеют подборку навыков манипуляций.

Ну да ладно—все мы хороши. У кого-то эмоциональный стопор выражается в невозможности выяснить всё, расспросить, объясниться, и он аутсайдер… У кого-то плетение интриг, тайные грезы и мечты хоть о каком-то господстве становятся навязчивой идейкой и никак не могут быть отложены в сторону… Оказалось, при живой матери  мне ещё предстояло общаться и с мачехой. Они быстро спелись так, что мать уже не имела своего мнения ни о чем. Только с подачи дирижёра Дурман всё шло к полному размежевания сторон. Видя это я понимая, что всё это будет только хуже я решил воспользоваться тем, что через реку открылся на базе бывшего пединститута, первый журфак. Мама убедила меня поступать и учиться. А мне было уже 19 лет. И всё это лежание на диване с книжкой приобретало  клинические формы Обломова.

— Я не смогу писать на заказ!—говорил я маме, она же уверяла—сможешь! Но как оказалось—всё таки это настолько унизительно, как и работать лишь ради зарплаты—тупо где-то числясь и во всю имитируя бурную деятельность. Большинство приучают всевозможными институтами и прочими сборами и отчётами к полному лицемерию, очковтирательству и самовредительству. Потому что—раз лишь начав идти против здравого смысла в угоду выгоде, но не по духу твоей совести—ты конечно же будешь дуреть и звереть быстро.

—не кичась своим правдорубством—скажу, что и на любой работе чаще всего удерживаются те, кто готов на любой бред ради пайки и лесть ради топчана. Конечно, простые трудяги стремятся и тужатся—но класс управленцев весь состоит целиком, полностью из манипуляторов-провокаторов. Края тому нет.

НАШИ СОСЕДИ

Впрочем, были и вдохновляющие примеры спокойного семейного уюта. Наши соседи по площадке Селезневы и Поповы просто идеальные люди. Общение с ними, поход в гости—когда совсем уж Солнце гасло—спасали.

Особенно колоритным стариком был Семён Игнатьевич Попов, ветеран ВОВ.

По его воспоминаниям, его дважды хоронили заживо. Один раз в братской могиле, второй же в личном гробу: уже начали закидывать землёй—очнулся. Таких колоритных дедов только в кино и встретишь—седой, кряжистый, борода лопатой, всегда улыбался и рассказывал поучительные мини-истории. Его жена Александра Николаевна подстать ему была осанистой, почти круглой бабушкой с дынеобразными грудями и лицом с состраданием и заботой. Каких плюшек она только не пекла и всегда заносила полную тарелку нам—невероятной щедрости и доброты были эти послевоенные люди. Пережившие великое смертоубийство и разрушение всего и вся, они, выжившие навсегда сохранили свою стойкость, понимание, соучастие и веру.

Конечно, Семён Игнатьевич был звездой в полном нынешнем смысле этого слова—он был завсегдатай телестудий, прекрасно говорил по-казахски, был вхож в высшие эшелоны власти и при этом не имел машины, жил в однушке.

У Селезнёвых служил в Афганистане отец семейства Михаил Яковлевич. Тоже был простой человек, мягкий и улыбчивый. Несколько заторможенный, но отличный баянист—сыграть любую мелодию он мог легко и по-разному. Тоже страдал от перманентных запоев—ведь раньше, кажется, без водки никто просто так не ужинал, не обедал, а некоторые и не завтракали даже. Жить так было очень тяжело, но с виду всё было достаточно беспечно. Его жена Римма Станиславовна была и всё ещё есть очень активная деловая дама. Её дочь сейчас живёт в Америке—она сама с Мишей создала бизнес, сначала на тетрадках, ручках, пеналах—потом нечто иное они возили и продавали…

Римма единственная из соседей у которой я мог все последние годы приезда в Казахстан останавливаться и жить по три дня к ряду на полном пансионе. Конечно я скучал и очень был привязан ко всем этим людям. Они меня грели и они горели для меня в дурацкие девяностые как маленькие домашние боги.