90-e

90-е в Иркутске

С антикваром Андреем Томиловым, бродя по улочкам Иркутска, и заглядывая в каждый яркий интересный интерьерный его уголок, невозможно не пообщаться поближе. Вот что о 90-х вспоминает антиквар Андрей Томилов. Тогда только начинал.

— В 1990 году на набережной Ангары, возле «Интуриста» художники устроили вернисаж – стали продавать свои картины иностранцам за валюту. Мои картинки продавались как горячие пирожки на ярмарке—краска не успевала высыхать. Приходилось для каждой картинки делать контейнер из картона. Особенно хорошо картины покупали японцы. Толпы подвыпивших японцев буквально сметали всё на своём пути подчистую. Срабатывал бараний инстинкт—стоило одному купить, как тут же вся толпа набрасывалась на картины, выхватывая их друг у друга. Всех лучше покупали «берёзы», шикараба по-японски. Берёза у японцев считается священным деревом. В день я иногда писал по две березы, которые уходили по 100-200$ в основном японцам, у них в начале мая краткосрочные отпуска. Они приезжали тогда к нам оттянуться по полной—попьянствовать и накупить сувениров.
Помню, сидит как-то на лавочке пьяный японец и раздает мальчишкам йены, за то, что они ему приносят всё подряд. Один мальчишка принёс с берега Ангары камни (обычную гальку): «мадама, мадама, купи нефрит!» Мадама—так звали японца, даёт ему тысячу йен. И так продолжалось, пока у Мадамы не кончились деньги.
Среди покупателей моих картин были не одни только японцы. Американский конгрессмен Сойер долго торговался со мной. Я говорю ему – 200$ одна берёза—по 10 за каждую., на картине 20 берёз—значит 200$. Он начал считать… насчитал 18 берез и обрадовался—значит 180$., а ты хотел 200! Смотрю, он достаёт целлофановый пакет, полный однодолларовых купюр, в очень ужасном состоянии. Как будто их постирали в стиральной машине, а потом долго топтали на пыльной дороге. Отслюнявил мне эти несчастные 180$ да с таким видом будто бы осчастливил меня своей щедростью навеки. Было такое впечатление, будто он копил эти однодолларовые купюры, выбрав самые ветхие для поездки в Россию, чтоб избавить Америку от хлама.
Кто только не покупал у меня картины: и дочь английской королевы—Анна , и немецкий банкир и директор швейцарской национальной галереи и менеджер самого дорогого американского океанского лайнера, где миллиардеры со всего света отдыхают и лечатся, где один день стоит миллион долларов. Этот менеджер купил у меня несколько картинок. Говорил, теперь твои картины будут висеть рядом с мировыми шедеврами.

Бывали на панели и экстремальные ситуации, так как продавать за валюту было получалось запрещено, то за нами охотились многие: от оперативников до урлы. Высматривали, вынюхивали, иногда даже бегали за нами по кустам. Но мы были более проворными и у них не получалось поймать нас с поличным. Уж потом разрешили продавать за валюту и потом эти самые менты у нас её скупали, чтобы ездить в Китай за шмотками. Поначалу к нам зачастили рекетиры, пытались с нами договориться «по-хорошему». Но у них, как и у ментов не вышло ни по-хорошему, ни по-плохому. Рэкетиров мы сразу сдавали ментам. Менты их задерживали – но через два часа снова отпускали, и эти рекетиры к нам уже не подходили больше. Зато подходили другие. Один из авторитетов, некто Солома, как-то ходил с адвокатом по панели и адвокат выбрала себе картину—плату за свои адвокатские услуги. Адвокатше понравилась моя картина «берёзы». Солома хотел было нахаляву, подешевке взять картину. Но не тут-то было. Жена Татьяна потребовала под залог золотую цепь, толстую—какие тогда были в обиходе у тогдашних… Он отдал её, а потом выкупил её за 200$.
Потом появился на панели Повар—тоже авторитет, и уже зная о несговорчивости просто поговорил об искусстве с моим коллегой Игорем Шишеловым и купил его картину за 200 долларов. Приезжали раз даже минёры на военной машине в военной форме и предлагали заминировать машины рекетиров. Мы им на то—не надо—и так отвадили их всем миром.

Кроме картин продавали мы и антикварные, но фактически не представлявшие культурно-историической ценности вещи, чаще подделку под старину. Обычно мы предлагали этот «Товар» когда кончались картины и нечего было уже продавать. Как-то подошел работник таможни и попросил забрать и просто себе оставить конфискованные вещи—картины, иконы. «У нас, говорит, накопилось много вского конфиската, так что негде его хранить. Приходит и заберите, а то мы его вывезем на свалку…» Предложение было заманчивое—продавать одну и ту же вещь по нескольку раз—вплоть до её изъятия ими, но мы как-то не решились на это—видя в этом явный подвох со стороны органов.

Картины свои я продавал и в Листвянке, в Крестовой Пади, около церкви. Жили мы тогда в баньке на территории церкви, которую арендовали у Пети –местного аборигена. Там же я писал иконы под старину на досках с клиньями – некоторые сам и мастерил, потом искусно старил и на них писал яичной темперой по старинным рецептам на основе минералов. Замешивал эту смесь на сухом вине и святой воде. Законченную икону старил—делал кракимор, коптил и вощил и т.д. Чтобы визуально она тянула на 12 век.
Но как потом оказалось, визуального камуфляжа оказалось недостаточно –надо было учитывать и обонятельные ощущения от старины. Поделка дала сбой. Голландский специалист один, понюхав мою подделку поставил на место. Тут и вспомнил, что один музейный работник дал мне совет, как подделать запах старинной иконы. Надо завернуть икону в старую вонючую посудную тряпку или в такую же вонючую портянку и оставить в сырой затхлый чулан. Воспользовался этим давним советом и нашел такие портянки у соседа Пети. А был он вылитый Митрич из 12 стульев. Петя притаранил мне свежие, ещё теплые портянки, да с таким душком, что я чуть в обморок не упал от смысловой перезагрузки. Окончательно, чтобы не сколдобиться, по-быстрому завернул иконку в портянку и отнес в чуланчик. В сырой кладовке она созревала целый месяц. Через месяц достал сверток и размотав, нюхаю и улетаю в глубь веков. И если бы на следующее утро её
Если бы не продал—наверное бы стал токсикоманом.
В Листвянке же возле своей экспозиции поставил чугунный старинный кувшин с узким горлышком для пожертвований в пользу «бедных художников». И вот однажды там у нас появились цыгане—целый табор… Ватага детей цыганских подбегает к кувшину, засовывает туда руки и видя там деньги, засовывает туда руки –но вытащить не могут—зажатый кулак с деньгами не пролазит в узкое горлышко. Приходится, чтобы вытащить руку, деньги оставлять в кувшине. Пока они какое-то время так мучились, успел собрать все картины и прочие товары в сумки, чтобы уберечь прочее от разграбления. Так старинный кувшин помог мне.

Цыгане в это время на паленой водке так разбогатели, что хотели поставить Горбачеву памятник из чистого золота, в благодарность за антиалкогольную компанию.

Примерно в то де время на российских просторах после многолетней вражды появились и первые китайцы ещё в маоцзедуновских френчах с накладными карманами. Были они тогда бедные как церковные мыши. Скупали сковородки, кастрбли утюги, чайники, лопаты и т.д. Всё это ещё оставалось на наших полупустых тогда ещё прилавках. Через пять лет китайцы с помощью развитых стран заполонили весь мир уже своими товарами.

Но вернемся опять в Листвянку. В Листвянке фарцовщики, машина с товаром которых стояла в километре от нас—ближе к тракту принуждали нас художников, поначалу весьма деликатно, продавать им подешевке валюту. Но мы как-то на это не обращали внимания. И однажды фарцы подъехали к нам на машине с огромным мраморным догом, севшим рядом. И на малейшее наше движение начинал ужасно рычать… глаза дога наливались кровью, а из пасти капала слюна.
«Ну че, будете сдавать нам баксы?» Я начал молиться Зевсу, чтобы он как бог-громовержец избавил меня от этой нечисти. И божья помощь подоспела вовремя. Подбегает Леха-ростовщик и кричит им: «Давай быстрее, там бундеса три короба подвалило!..» И фарца мгновенно исчезла за прибылью. Потом как-то эти проблемы с валютой рассосались незаметно и фарцы от нас отвязались. Правда еще раз к нас нагрянул один из них и пытался нас напугать образом. Но и на тот раз всё было тщетно. Мы на словах соглашались, кивали, но на деле показали им по самый локоть. За нашу принципиальность фарцы нас зауважали, другие совершали с нами кое-какие сделки. Однажды я выменял у иностранца портмоне из крокодиловой кожи. А Леха-фарцовщик выменял у меня это портмоне на семь бутылок шампанского и банку черной икры среднего размера. Тогда попировали… С тех времен я черную икру ложкой не ел. Только бутерброды—и то раз в год.