Испанская Осень

Просто нырнуть в неё—это уже немало —просто разделить это сушь и жар крови в краях дальних и вечно тёплых—овеянных легендами донкихотства и прочего мистического бытия—среди руин и ветхих былинок, прожжённых Солнцем и пропитанным потом и кровью дорог и омытых ветрами дворцов. Мир и война в одном, ночи без сна—пир, без вина, всё бесконечно и тоже вечно—лучше  не скажешь словами Антона Чайковского из «труб Мира». Для меня было потрясением слушать его песни из альбома «Испанская осень» уже после возвращений зимой в Иркутске.  Он там даже не бывал ни разу—но настроение и детали мира Испании передал как никто. «Шёпот соли—плач воды»  конечно не хитрая метафора, но песни моря, вкусы ветра, несущегося сильнее мысли—это конечно потрясающе.  Под каждым рефреном можно подписаться, слушать, вспоминая Испанию.  Мир полный красок, трепета и универсальных переживаний, через которые проходит душа в своём перерождении постоянно. Разве что декорации нас разнят, но иногда и объединяют же.  Не важно какие события в жизни человека произошло, и где он бывал-живал, главное впечатления: те выводы, которые ты делаешь после всего произошедшего…  Скитаться можно и на Родине, но ветер тепла и быт средних веков в мадригалах Антона чётко зафиксированы как карта событий.

«Высыхает след ночной воды, скоро кончится рассвет…  Время есть—видны его труды, а меня как-будто нет…»  Вот именно это можно только пережить, передать такое заочно рифмой уже нельзя. «всё пройдёт, всё перемелется, станет жертвой и палач»… Это подтверждает странствия души в разные эпохи, разных краях и самых невероятных испытаниях. Могу подробно описать лишь свой опят ночёвки в маленьком селе Канаверал там же в Испании. Подступы к селу были сплошь в каменных сглаженных тысячами ног и многими сотнями лет  дорогами—шёл я долго и мучался… Усталость и жажда, которую я еле утолил, чудом дотянувшись своей длинной рукой в гигантский бык для полива и пойки скота—чудом набрав полторашку, я утолял жажду как дикий зверь. Это так тронуло чету пожилых швейцарцев, что они даже угостили меня ломтиком апельсина…  А кругом желтела и цвела настоящая Испанская пустыня осенью… Глушь полная—как наша Азия, кишлаки разве что из камня, а не из самана, да породы скота немного другие и всё то же самое…  Если есть в самой Европе её внутренняя Азия—это конечно же Испания с её арабскими жителями. Ведь не секрет, что итог всех походов, завоеваний испанской короны – то не просто две отданные и потерянные уже Америки – вся Южная и почти вся Северная, открыты и освоены её корабелами, но и итог крестовых походов в глубь Аравийского полуострова—власть Султана, и под её сенью сильно расплодившиеся пока ещё не как сейчас в Германии, но ещё в Средние века в Испании арабы—ставшие своим внутренним закрытым миром Сахары внутри Иберийского полуострова. Ах как приятно и сладостно ж мне эти топонимы произносить и писать ещё по школьной памяти—что доказывает: никакое завоевание не проходит бесследно, все его плоды:  «станет жертвой и палач» И ночёвка та мне навсегда запомнится также—на окраине Канаверала, там был дорогой альберг и набрав сырых яиц, маслин и помидоров в маркете, я улегся не долго думая под навесом огорода… Перемахнув древнюю каменную оградку я оказался в яблоневом саду и у ворот в него был весьма тщедушный навес из полу выбитого козырька—вот прямо под ним, прижавшись  к корытом и спал.  Сами понимаете—сермяжней не бывает! А если ещё представить, что среди ночи начал капать дождь и медленный и нудный шёл до утра, то представить моё состояние можно ещё лучше… Не знаю как уж я пережил ту тёмную испанскую и сырую как на Байкале ночь, но под утро было Солнце, хотя лишь на миг, опять сырость и полумгла. Съев  все те яйца сырыми вкупе с солёными маслинами я двинулся в своих единственных белых летних штанах в горку по сырой глине… И если бы не чудо-француз Пьер, который угостил меня конфеткой из сухофруктов, весь этот такой  с виду шикарный, но всё такой же хлипкий и липкий как наш псведоевропейский быт расцвел даже чуть.  Нечего говорить, что когда нашёл бесплатный приют с крохотной ванной и мини электрокамином в следующем испанском селе — был не просто счастлив и рад, был спасён и приют казался раем…