Офортист-учитель

Валерий Коробченко, мой друг и известный фотограф учился в своё время у офортиста на новом факультете. О том, как мастер жёсток к себе, беспощаден к своему творению, Валерий рассказал.

— Как Александр Сергеевич учился рисовать? Об этом он нам подробно рассказывал всем и много. Рисовать изначально не умея, выкидывал первичности всё, что у него было, папками, тоннами, всё! Получается, что данный метод хорош—только для тех, кто нормально к себе относится—критично. Не ноет там как некоторое—ой, чё то не получилось!!! Или—ой… какой же шедевр! Без этого…

 То правильный подход—и меня так же он воспитал, что не нужно себя тискать: критика—хороша. И он сам к себе всегда также критично всегда относился. То есть тоннами выкидывать всё своё  на первичном этапе—а потом-то может что и будет появляться—если продолжать работать, конечно! Что-то можно уловить в каждом росчерке, прочерке, тире или точке. Когда только поймёшь, что делаешь. Только когда себя отстранёно увидишь, только тогда начнётся процесс. А как Офортист набивал руку—ну приходят к нему в мастерскую люди, то одного нарисует, то другого, их, говорит, немного уродовал—рисовал, рисовал портреты. Таким способом Офортист для себя лично сделал важное: уверился, что может передавая характер, создавая то, на что не стыдно самому смотреть. Чтобы был какой-то уровень—его нужно наработать—прежде всего в своем мире внутри. Но ведь предела совершенству нету, но то не говорит о том, что нужно останавливаться—путь совершенен, когда ты постигаешь истины во всём. Таким простым ходом—упрощения, стилизации ты и идёшь. Как Офортист нас учил—кроме позыва, должна быть и чёткость руки, чтобы ты образ зря не терял.

 Ты можешь быть суперэмоционален, экспрессивен и восприимчив, но помимо этого, ты ещё же  должен собрать себя вовремя, и сделать в самые сжатые сроки и в самой ужатой форме класс. То есть, тебе нужно время и энергии свои рассчитать, от начала и да конца—от взгляда, до прощания. Ощущений, эмоциональных состояний у каждого человека своя палитра: передача их-мастерство. Но нельзя в отношении коллег вечно говорить—хорошо или плохо. Художникам это свойственно —судить, говорить о ближних своих предвзято. Если тебе это что-то вообще никак—ты не оценил.  Каждый умеет раскрыть себя по-своему, другое дело, что не каждый готов над этим поработать. Мы можем пересмотреть Пиросмани—да, примитивно, но сколько души у него во всё этом мире! Главное же для мастера—найти своё золотое сочетание, на основе своего видения и методов. То уж зависит от индивидуальности восприятия. Каждому своё восприятие умение работать с кистью свойственно. Но главное быть строгим к себе—и при этом бесконечно снисходительным к другим. Ошибка мастера—настаивать всегда на своём, он думает, как Смагин, а что в итоге—копии с него! Именно Офортист нас учил, вдохновляя тем, что во всём нужна своя индивидуальность—в каждом жесте и навыке. Вот то лучшая черта у него—и именно это он развивая, приветствовал в учениках. Твёрдость его убеждений в своих методах тоже очевидна—почему он такой график и живописец.

– Познакомились с Александром Сергеевичем тогда, когда он открывал графическую кафедру в педагогическом университете. Был красивы солнечный осенний день. Из лета переходящее в сень пора. И я увидел офортиста ещё до того, как нам его представили в стенах вуза. Был рядом с ним Спасский собор, деревья, выход старых улочек к набережной Ангары. Мы потом свои этюды-то там рядом и рисовали. И вот его образ возник внезапно—память выдала—до всяческой роли его. И только после этого сдав экзамены поступил и это было его первое открытие—именно кафедры. Собственно, после этого и началась у меня творческая жизнь. Много чего интересного там происходило. Мы пришли к нему с  нуля и всех нас он сделал мастерами, но не все пошл по пути. И смена аудиторий, переезд с одного знания в другое. От хлебозавода, где окна выходи на Спасскую церковь, где этюды можно было писать прямо из окна. И эти переезды с учебных аудиторий в иные кабинеты тоже как ни странно помогали смещать точку сборки во всём.