Барельефы

Ох, эти барельефы!

Барельефы космической обсерватории, что на границе Монголии и России запомнились надолго. Потому что они были гигантские, лепить, вешать их пришлось практически вручную и очень долго. — Размер этого фриза 65 квадратных метров! А дело было так. В подвале Института Земной Коры мне выделили подсобку, освободили место, завезли туда белую глину. И из этой белой глины я и лепил все эти фигуры бесконечно долго. Лепишь её форму, потом кладёшь на землю, заливаешь бетоном, когда бетон затвердел, поднимаешь всё то — отковыриваешь ту глину и бетон свободен! А после этого 20  с лишним штук этих монументальных изображений звёздных сюжетов я вешал… Погрузили всё это на грузовик и повезли всё в Монды. https://travel-russia.livejournal.com/443095.html  Телескоп-то так и стоит всё ещё в Мондах. И вот там уже—эти бетонные штуки—оттиски от глины—клал на землю. После этого мне привезли алюминиевые гигантские пластины в тубах в рост человека и уже из них, развёртывая их в ручную,  из них теснил барельефы! Использовать приходилось и коробы от той первоначальной глины—их тоже отвезли туда. И набив гвоздями алюминий на тот короб, колотил молотком по сантиметру для того, чтобы неделю сидя на каждой такой штуке, выдолбить из неё на основе бетонного оттиска нечто подобное объемному виду планет, звёзд, деятелей и Солнц.  Если глиняная форма была выпуклая, то бетонный отлив уже был «впуклым» и уже надев лист алюминия на короб с нею, я начинал медленно и осторожно, чтобы не прорвать лист выколачивать объём в среднем от 2 до 4 метров каждое панно. И вот, поползав и поколотив так целое лето я ощутил себя полным Икаром, которому мало что надо—только бы взлететь, только бы раз дорваться до тех самых звёздочек… Есть лишь одна мечта, которая всегда будет в твоей жизни—и это мечта о самопреодолении. А ещё выяснил, что у алюминия есть странное свойство—там, где по нему колотишь он гартуется, то есть становится очень твёрдым! И чтобы как-то преодолеть это сопротивление металла, пришлось вначале натирать куском хозяйственного мыла сопротивляемое место, а потом бензиновой горелкой ещё и отжигать лист. Так вот—от обжига это самое мыло чернеет на листе, но зато сам металл на какое-то короткое время вновь становится мягким. Если сразу его отколотить—рвётся. У меня не было ни одного прорыва—не потому что материал очень берёг, а потому что старался. Обмыливать, отжигать, отколачивать—всё это приходилось делать одно за другим и быстренько. Работа двигалась не километрами—а ползла лишь сантиметрами. И чтобы не сойти с ума от такой монотонной работы, у художника есть одно лишь средство—быть каждое мгновение довольным настоящим моментом. И внутри этого сиюминутного удовлетворения всегда стоит ещё больше стремиться к более высокой цели. Все эти технологические бесконечные ступеньки только тогда в радость, когда пройдя их одна за другой все ты сможешь ощутить радость даже не меньшую чем альпинист. Но если при этом не испытывать удовлетворения на каждом этапе, весьма вероятно, что и более высокие ступени, освоенные внезапно, вряд ли принесут истинного удовлетворение. Описывать поэтапную работу мастера может быть и просто, но каково ему самому, когда чуть оступившись, можно вообще погубить дело. Только полное удовлетворение каждым этапом, его проработка, даёт смысл дальнейшим действиям. Напортачив раз, два, три, ты просто перестаёшь понимать смысл процесса и всё становится не творчеством—вдруг уже самой каторжной рутиной. Так вот—этих листов было около 30 штук—размеры в два человеческих роста каждый и так… само неограниченное количество времени—и в жару и в ветер и в холод—пока процесс не закончится… Все те солнечные протуберанцы надо было отбить не ногами—а именно руками, голыми руками…

20 барельефов пришлось колотить два лета. Остаток—около 10 перенёсся уже на третье лето. Но самая большая сложность в любом процессе этого мира—конечно же именно завершающая часть. Так вот, когда на третье лето я туда приехал—додолбить и повесить нужно было козерога, то уже ранее завезённую туда бетонную штуковину с абрисом козерога ещё и не смог найти—её украли. Кто то из деревенских просто взял эти бетонные блоки, и поставил себе забор из них во дворе. И вот эту самую последнюю штуку с обликом козерога и ещё чего-то там попросту не нашёл летом.

Ну так вот, вешать эти панно тоже пришлось тоже самому. Разве что с Владимиром Казанцевым мы ухитрились в ветер как-то сладить с гигантскими конструкциями. И как Офортиста чуть не сдуло ветром с этой супер доской металлической, ведь у неё парусность за счёт ширины огромная. Как удалось удержать тот супер лист на ветру, он не может понять до сих пор—но это было чудо. Одна лестница—никаких страховочных верёвок. Поднявшись по лестнице, просто стояли на ней.