Но самое радостное—
отмывка своего домика
Так долго об этом мечтать и не смочь этого сделать за все эти долгие годики! Одному всё эпическое кажется трудновыполнимым в силу разных страхов…. Ну как это я ж и пустой дом предков смогу отмыть? Неужели меня хватит?! Кажется, как же перелопатить весь генетический материал—и что ради себя?
Нет—ради одного самого себя что-то существенное явно не сделаешь вдруг. А когда есть рядом друг и брат—конечно, чувство плеча и помогает творить. Именно таких друзей, по большей части правда экс-собутыльников, мне не хватает! И именно их я ищу—в полутёмных закромах своей памяти и они в полуистлевшем состоянии ещё кое-где обретаются. Например в Томске… 22 года прошло со времени моего отъезда из этого сибирского мини городочка. Опустошение –вот то состояние, которое далось чередой юношеских загулов, неимоверных отчаянных попыток понять мир, себя и ближних в череде угара и сумбурных эмоциональных рвений найти понимание—пусть даже в опьянении. 
Вобщем—уехал я тогда оттуда, спасаясь от этого и от своей тупости и инерции, уничтожающей свободу осознания, могущей привести к краху всю жизнь. Нельзя свободное время пьянствовать и тусоваться. Нет. Так конечно жить всю жизнь нельзя! Вот, воспользовавшись случаем—мам предложила купить мне квартиру в любом городе—где захочу—я перебрался сначала в Красноярск и прожив там две недели, мотаясь на выходных в Томск—так скучал!—понял—не моё. И уехал, с трудом, стопом как всегда в Иркутск летом 98-го. А уже в августе грянул дефолт. И думая, что то очередной долгожданный конец света, завис. Но друзей не забывал и книги о них—целых три штуки—романы «Рутина», «Склепомания» и «Отчуждённость» всё таки не просто написал—сохранил! И вот из всех тех бесчисленных знакомых юности туманной остался в живых—да что там живым!!! Один лишь персонаж Ван Гог.
И хоть минуло четверть века—кажется, как истинный Ван Гог, ничуть не изменив себе ни капли не устарел. И это спустя четверть века с нашего знакомства и проверил По-моему он в моих глазах даже помолодел. Изначально—для меня то 20-летнего это был старикашка—как я сейчас 40-летний. Счас ему под 60-и?… Типаж актёра Шакурова или вечно бодрого горца нестареющего Макдауэла! И более того он живёт с моей старой подругой Ленкой, которая под страхом (!) смерти запретила мне их навещать. Точно есть чего там стыдиться—тлен. Он коснулся не столько людей—не без того, сколько всей атмосферы жилья. Это конечно –нонсенс—так захламить жилой дом, что в нём живым явно не протолкнуться. Ну да я ж не за тем заехал, чтобы проталкиваться… люди! Они живы и всё равно мне рады. Несмотря на внешнее бурчание и упрёки. Какие счета промеж друзей. 
Хотя многие, кто меня знает лично, думают, что я не способен оценить их жизнь сполна и заезжаю лишь пожрать и переспать. То не так—движения их душ и тяга к миру приключений и перемен ценна в них. Рано или поздно, все мои друзья, неким мистическим образом вдруг под заряжаются и моей жаждой перемен и через 5-10-15—20-25 лет начинают дико смеяться и дуреть. 
Кажется, моя личность их проняла? Они правда захотели вдруг перемен! Так вот—смеяться, дико дуреть, то про нас с Ван Гогом: даже не попытался включить диктофон или камеру—такой клинический сумбурно-непроизвольный бред с выплеском массы жутко-приятных впечатлений из нас двоих посыпался—никакого кайфа не надо! 
Перемен требуют наши сердца, все то что явно представляют люди которые духовное богатство глубинок, как наша Великая Сибирь. Традиционно мы люди Сибири очень гостеприимны при всем при этом творчески суровы как и сама наша природа край, который явно несёт в себе тайну мирового апофеоза, ведь Сибирь Байкал все что нагромаждено в городе есть смысл всей метафоры которая опять же выходит в тот робкий момент когда каждый Сибиряк чувствует и дышит бризом надежд на лучшее существование удивительного места Восточная Сибирь!)
Хорошее дело — вспоминать юность, друзей, события. Это помогает исправить ошибки и уточнить свой курс в будущее. И понять будущее Сибири.
Если бы нетакие чудные сталкеры как мой друг Миша Юровский, что бы мы узнавали нового из первых уст, первых фраз и первых строк из видимого, но такого подчас Прекрасно-далекого Существующего где-то там за горизонтом наших потуг, чаще всего тщетных и абсурдных, по своим переменам и переменам своего рутинного бытования
Книга на скрепке. Ну а я пытаюсь сейчас издать трёхтомник раннего своего о юных мечтателях:…АНОТАЦИЯ
Роман «Рутина» складывался из серии очерков по первому путешествию на Дальний Восток ещё в середине 90-х. Наиболее лиричное произведение, самое личное—страсть к уходу и шок от безразмерной реальности юного существа, только что вышедшего на большую дорогу вечных странствий. Ничто так нас не трогает как первые опыты и первые встречи в пути. Роман рассчитан на молодёжь, как и вся трилогия. Хотя по стилю это разнве вещи. «Склепомания» скорее уже сюрреализм про студенческих друзей, которые страдают и не могут превозмочь путы трясины и никак решить свои бытовые проблемы, поэтому еле выныривая из того болота быта, чтобы глотнуть пива. Все персонажи списаны с реальности и погружены в те ситуации, которые сами пережили или были рассказаны автору как вполне настоящие истории. Попытки найти опору в социуме или в опыте отдельных персон носят скорее сумбурно-экзистенциальный характер и бесконечной вычитанной же жвачки.
«Отчужденность» опирается на трудности личностного становления, проблемы с противоположным полом, конфликтом поколений и общим отчужденным предсуицидальным синдромом подростка, униженного всем пафосом и фарсом имитирующих серьёзную жизнь и крутые роли взрослых. Все три романа примерно как затяжное русское «Над пропастью во ржи» без права на освобождение из интерната и выхода из конфликта со всеми сразу. Главной герой ищет себя в новых связях с миром, один из всех предпринимая большие опыты странствий. Окружение его мало подвержено переменам. Они живут как привыкли. Возвращаясь домой он находит тех же и о том же. И нет иного выхода для гл.героя Склепа—как только во что бы то ни стало продолжить начатое, идти своим путём, без напарников, без любви, без бюджета. Всё что ему остаётся—это вскользь упомянуть собутыльникам о своих странных встречах и мучительных переживаниях. Но мир полон добра, доверия и бесконечного принятия тебя! Это я и пытался донести юным своим языком, ещё не став старым газетчиком. И потому ранние произведения всё же написаны более живым и возвышенным языком, не как отчёт/конспект!