«Собаки» на сцене
Зайдя случайно на Камчатку — на театральный фестиваль, сразу был заворожен и смятен постановкой камчатских театралов, в частности их «Собаками». Страсти начались с песен Цоя и закончились гимном Куин — на протяжении всего спектакля зрителей кидало то в жар, то в холод. Это история про гордого одиночку. Про его выбор. Потому что каждый должен делать выбор постоянно. И если ты этого выбора не сделаешь, то превращаешься в безымянную шавку. Часть толпы, с её ролью. Но вслед за выбором возникает и ответственность. И множество явных личных проблем. Становится всё сложнее. Конечно, проще стать шавкой и порыться в помойках. Но если у тебя есть имя и зовут тебя Свен, Вертер, Атос – ты уже личность. И тебе каждую секунду надо свою личность отстаивать, утверждать.
Побеседовать с режиссёром спектакля и камчатской актрисой Леной Зориной мы смогли только на следующий день в её гостинице — настолько плотные страсти кипели и на сцене, и в закулисье — нам было не отойти. Меня заинтересовало, как так передать жар юности – и так, чтобы зал аплодировал стоя минут десять, а актеры все были просто счастливы. Оказалось, главный секрет — энтузиазм труппы, работающей не за деньги.
– Явная мистика постановки началась с самой его премьеры у нас в Петропавловске-Камчатском. Включаю в этот день телевизор и слышу имя Цоя, ничего не могу понять – то не день рождения, не день гибели Виктора. Слышу, что на Арбате вдруг пытаются уничтожить стену Цоя – вот народ и бунтует. Цой жив – особенно на Камчатке, у нас! А что касается Иркутска – так это вообще город, где Виктор дал свой последний концерт!
…и они же – в СМИ
– Кошелки – это его профиль. Почему все так плохо о тебе говорят?
– Ты когда-нибудь научишься нормально писать и… переписывать?!
Это эпиграф. Присказка к своему стилю. Ровно такими фразами встречали меня на протяжении ряда лет коллеги по возвращении в заполяризованный от всех перемен славный город Иркутск. Что говорить: видя ротацию все тех же лиц в ряде хоть разных, но таких типичных контор, думал вначале, что правда чем-то виноват – ну не въехал с разбегу в то, что им требуется, в то, что хотят. Но редакторы — то уровень бюрократии самого оглоедческого толка. Никто давно в газетах ничего не редактирует. В лучшем случае нанимают выпускающего редактора, который корректор по сути. Пожалуй, можно сравнить с главврачами психбольницы. Понятно, что нервы натянуты от обилия пациентов, то буйных, то вялотекущих сдают и приходится орать, приходится врать – мол, занят я! Что же остается нам, рядовым пациентам маленьких психиатрических клиник, растянувшихся на всей территории областных, районных, сельских поселений, – где, о горе её жителям, есть газеты?!
Ничего – только писать и ещё раз писать – на деревню дедушке, на память бабушке, на горе всем. Кто-то же должен это всё зафиксировать. Причем не так, как кому-то надо, – а так, как оно есть на самом деле. То есть как видится и пишется именно вам. Спорить с крутыми психами бесполезно. Как сказал один мой коллега Куула, ставший внезапно главным психом, надо найти своего психа. И вот с ним соображать быстрее, лучше, сильнее. А ещё хорошо, что в крупных наших населенных пунктах вся власть над пациентами выразилась в том, что им уже просто некуда и некогда писать… Только спустился в метро, проехался раз пять в непонятных для тебя целях и задачах – сил уж нет. А тут-то, в Сибирии, вообще можно ходить пешком между всеми редакциями! Это же сколько сил и праны вы собираете из пространства. Приходим взмыленные быстрой рысью, розовощекие, так нагло-хитро улыбаясь, говоря главному психу в очередной конторке – когда и меня напечатаешь?!
Конечно, ему бледно-сомлелому под гнетом подсчета приходов-расходов это не может нравиться. Он не знает, что и сказать на такую наглость. Тут бизнес – чистой воды реклама – кто за что платит надо же помнить всегда, во сне просчитывая варианты возможных выбиваний платежей их этих… А тут ещё это чудо-юдо, как назвала меня дама, ставшая после третьего замужества наконец пресс-секретарем у какого-то зверобосса. Помню, выглянув из-за шкафа, откуда не ждали, застал её так сильно покрасневшей, что аж самому стыдно стало – как нагло о себе самом подслушать!.. Впрочем, когда мы видимся в нерабочих конторах – мы стараемся улыбаться друг другу, можем даже поздороваться или спросить, как дела, – но это уже перебор. Потому что всегда ведь кризис. Говорят, он давно в городе – где-то остановился, обосновался, как президент. Пытался выяснить адрес, все думают – я издеваюсь. Нет, ну правда, вот я с августа 98-го в городе. И кажется, он, этот кризис, отсюда никуда не уезжал. Может, у него много дублеров, может, он вечный Царь в головах!
С другой стороны, те парни, о которых пишешь: путешественники, художники, правдорубцы, – они дают смысл и импульс не только тебе, но всем остальным. Но кому нужен смысл в эпоху кризисов! Помнится, в Питере есть суровый редко дядька, у которого целых три выпускающих редактора, и он очень сильно хотел набить мне морду – даже просил ради этого звонить ему лично домой всегда. В Москве такой же дядька – много ругающийся на меня, никогда не платящий и вообще теперь уж подпольный, поскольку доэкономился до неуплаты за офис, – просто любит быть всегда главным. В Иркутске есть редакторы, которые реагируют на меня как быки на красную тряпку – но тут они в основном держат себя в руках, очень-очень краснеют, дуются и говорят, что всегда-всегда заняты. С другой стороны, есть и те, кому я чем-то обязан – не в плане финансов, а в области морального долга. За самопиар, которым поделились не в ущерб своему стальному блеску в глазах и со мной. Имидж всё, жажда писать – ничто! Так что кое-кому я правда кое-чем обязан. Ура кризису – ныне свободен от того, чтобы убеждать кого-то в нужности своих темок кому-то. Всё-таки кризис нужен.
Фото Кирилла Шипицина
Комментарии: (0)